Лидия Ивановна Селезнёва проснулась, но не спешила подниматься, планируя грядущий день. Были у неё запланированы закатка банок с огурцами, лёгкая уборка квартиры (до генеральной, октябрьской, было ещё два месяца), и визиты трёх её детей: Вити, Аллы и Никитушки. Она даже в голове своей звала младшего только так – Никитушка. По отношению к старшим таких сантиментов себе не позволяла.

Ей нравилось в утренней августовской тишине варить себе кофе – буржуйской привычке обучил её бывший муж, он умел хорошо варить и красиво пить кофе. Запах и вкус бодрили рецепторы, работа мозга раскручивалась, нестройные мысли расправлялись в гладкий план с чёткими линиями немудрёных процессов жизни пожилой женщины.

Она шла по квартире, подмечая, что лежит не так, как должно лежать сегодня, в этот день, и что можно быстро устранить как бы между делом, не выделяя в отдельный пункт.

Виктор должен был прийти через два часа – это была её всегдашняя привычка, назначать точное время, чтобы не перепутать ничего и подготовиться. А подготовиться было к чему – Витя был непутевый. С девушкой своей нынешней он то ли разбежался, то ли нет, и с работой у него тоже не клеилось, а что и почему – говорить отказывался, и это Лидию обижало и тревожило. Планировала она сегодня старшим приготовить их любимые блюда, и каждого вывести на откровенный разговор, ведь давно не виделись, ну кроме разве Никитушки – тот забегал раз в две недели, и угощение всегда приносил сам.

Лидии было шестьдесят два года, но серьёзность и основательность в ней проросли с раннего детства, ещё в саду. Она тогда начала всё подмечать и намётывать аккуратно в голове увиденное в общую, хоть и не всегда, к её сожалению, стройную картину. С возрастом привычка укоренилась, закостенела, и не было вокруг неё тех людей или событий, которые могли бы жёсткую раму мышления подвинуть или повредить.

Восемь банок стояли на обтянутом клеёнкой кухонном столе, огурцы лежали рядом, на полотенце, тоже с вечера намытые. Шумела негромко радиоточка, сквозь окна доносился лязг сетки на футбольной площадке, в которую дети с утра начали неаккуратно пинать мяч.

Поставив первую банку стерилизоваться и второй рукой включив духовку под Витино кушанье, Лидия Ивановна размышляла и не понимала, с чего ей начать разговор. На любые вопросы старший сын кривился и говорил, что у него всё нормально. Манера егозить и уходить от ответов возникла у него в подростковом возрасте – тогда же будто проросла из мягонького стерженька его характера незапланированная ветка, ушло оно всё куда-то вкривь, и посыпалась учеба, и девочки пошли непонятные, и увлечения тоже.

Отучился кое-как, потом вместо института отправился в училище, сказал, что хочет работать руками. Постоянные кожаные куртки, курение, сальные длинные волосы – Господи, татуировка! – и баба эта нынешняя… Катя, которую он непонятно зачем как-то привел сюда. Лидия тогда впервые увидела девушку моложе себя с таким потёртым лицом и неприятно откровенными глазами. Тоже, конечно, курящая. И не было возможности это всё поправить, Лидия Ивановна давно уже понимала, что излечить и выправить в жизни можно всё кроме дурацкого и непредсказуемого деревца характера внутри человека, визгливых нестройных эмоций, рвущих изнутри на части и вдребезги. Всех, кроме неё.

Катя. С этими её глазами.

Лидия Ивановна задумалась на секунду, открывая холодильник и доставая мясо под фарш.

Вспомнила каморку, где жила в детстве с родителями. Дощатый пристрой к двухэтажному дому на уровне второго этажа, куда вела крепкая, но всегда очень скользкая лестница из досок-сороковок. Больше им ничего не полагалось, родители у Лиды были бедны, а отец к тому же ещё и пил, и к двенадцати годам она уже начала понимать, что, кажется, его пьянство – не последняя причина их бедности.

Лида тогда ходила в школу и старательно носила оттуда по кусочкам статус крепкой ударницы. Она много чего про себя понимала и знала, что есть высоты, которых ей не занять, обойдётся без стремительно вспыхивающих звёзд, но свою делянку в жизни определила и исполняла нехитрые школьнические обязанности с усердием. Подмечала, как и всегда, всё вокруг. Почему так, а не эдак. Когда скрипели ступеньки, могла определить, кто идёт, и если отец – трезвый ли. Нестыковки помечала у себя в голове. Работает много, а денег нет. И запои после получки. Интересно. И про какие-то собрания, на которых обсуждались квартиры, тоже слышала из разговоров матери. Слово «квартира» для неё было почти импортное, будто посыпанное помадкой или выточенное из дерева.

Но пока жили на восемнадцати метрах, и была эта одна неделя в месяц, когда отец – не злой, в общем, мужик, скорее рохля – не мог объяснить матери, убивавшей себя на вонючем бумажном комбинате, куда делись деньги. Он забирался по лестнице наверх в стельку пьяный, опасно качаясь, но не падая. Улыбался по-идиотски под ударами мокрой половой тряпки, которую подключала к делу, наоравшись, мать. А потом мирно засыпал, и в комнате в те ночи всегда очень пахло едким перегаром.

Так было до одного декабря, когда Лида заметила вдруг, что и мать стала приходить домой изрядно порозовевшая. Она, конечно, по старой привычке, чихвостила мужа, но наблюдалась и у неё изредка бессвязность речи, и горькие жесты человека, ни на что больше не надеявшегося.

Лида крепко призадумалась об этом одним вечером, возвращаясь из школы. Дошла до своего двора, подошла к лестнице и увидела с неудовольствием, что толстый сосед Евксентьев свалил прямо под ней, в бочку, какой-то нужный ему в работе железный сор, очевидно краденый (про соседа ходили самые разные неприятные слухи). Родителей дома не было – и она молча сидела, делала уроки и переживала, что мать, возможно, опять придёт как отец. Это было подобно раковой опухоли, и удалить этот нарост – её, Лидии, задача.

Можно было, конечно, получше всё придумать, но в двенадцать лет она жаждала быстрого результата, поэтому, когда послышались с улицы, где уже завыла вечерняя предновогодняя вьюга, неуверенные скрипы половиц, она встала прямо в дверном проёме. Шаги были тяжёлые – очевидно, отец.

Скрипы затихли, и она распахнула дощатую дверь резко, от себя, зная, что любой стоящий там человек дёрнется от удивления и взмахнёт руками.

Он дёрнулся и взмахнул, и крикнул почему-то фальцетом перед тем, как упасть несвежей грудой на торчащие из бочки железные прутья. Лидия глянула вниз, увидела пропоротого железными прутами, в тёмных пятнах крови, человека, оглянулась – никого вокруг не было, и за воем ветра никто ничего не слышал – с интересом к себе прислушиваясь и понимая, что чувствует лишь облегчение. Затем вернулась в комнату, закрыла дверь и продолжила насчёт геометрии.

Жизнь наладилась очень быстро. От пьянства матери не осталось и следа, а квартиру им дали, ведь не могли не дать, мать имела среди талантов умение бюрократично ныть – раньше-то её успехи в собирании заплаканных справок сводил на нет беспутный муж, а теперь пошло и поехало. И даже неприятного соседа, толстого Евксентьева, крепко дернули в милиции – всё-таки краденый лом поучаствовал в несчастном случае. Но не посадили – так, пальчиком погрозили, сунул кому надо.

Из духовки Лидия достала шарлотку – Витя её любил больше всего. Сам он – большой и несуразный и, как всегда, какой-то несвежий, сидел за столом, и, очевидно, хотел покурить, больно пальцы его беспокойно дергались.

– А что Катя, – спрашивала Лидия, – нашла работу?

Витя морщился, но отвечал сначала покладисто:

– Так работает она, тату-мастером, все у неё отлично, мам.

Лидия поджимала губы.

– Витюш, ну это что за работа, а? Ну что, ни денег не накопить, ни достоинства никакого. Детей у вас нет, расписываться вы не собираетесь, жить вам негде.

– Мам, хорош, – он вгрызался в горячее сладкое тесто с кусочками кислых яблок, и на секунду оборона его спадала, – всё у нас хорошо, мы счастливы вполне. С Катей мне знаешь как здорово.

«А вот не было бы её – еще бы лучше было бы», – думала отстраненно Лидия, но плана в голове стройного пока не выходило, да и не было уверенности, что слабый сын не согнётся совсем без своей рано постаревшей тату-девушки.

Ушёл, забрав остаток шарлотки, денег не попросил. Кажется, обиделся.

Лидия в задумчивости расставляла на столе горячие банки на стол, одновременно заваривая свежий чай – зелёный, как Алла любила.

Алла. Как бесстыдно красная и жирная роза – на этом имени настоял Егор, муж. Так и не рассказал за годы брака – почему, откуда такое имя.

К дочери претензий у Лидии, в общем, не было, хотя вскрылось около двух недель назад обстоятельство, без которого та, по мнению матери, могла бы протянуть ещё несколько лет и ничего бы от неё не убыло. Новость о беременности та сообщила по Вотсаппу, что Лидию само по себе возмутило. Ну, не считая, конечно, факта отсутствия мужа и того, что карьера – и так не шаткая и не валкая – только начиналась. Алла трудилась секретарём в компании, где работал сын Лидиевой подруги Светки – мальчик насквозь положительный, и хитрый долгоиграющий план здесь, конечно же, заключался в том, что рано или поздно двое молодых друг к другу примагнитятся. Но план теперь усложнился, да ещё упёртость эта Егорова в девчонке играла, на аборт она не соглашалась ни в коем случае, и пока Лидия не очень хорошо представляла себе, что со всем этим делать.

Егор, кстати, её в свое время упёртостью этой и взял. Не хватавший звёзд с неба, но прущий напролом, как взбесившийся носорог, он был сначала разнорабочим, потом выучился и стал оператором на местном НПЗ, потом мастером. Лидия его подхватила как раз перед обучением, повеяло едва слышно перспективами. Жизнь улучшалась не каждодневно, но год от года благосостояние молодой семьи росло. Мать Лидии до рождения Витьки не дожила и сгорела от непонятной пневмонии в довольно молодом ещё возрасте пятидесяти четырех лет, а дети стали появляться словно по графику – с интервалом в два года. Супруг дал осечку, когда Никитушке было уже, наверное, около двух. Дом – полная чаша, Егор уже был начальником установки, по тем временам немыслимый видик в гостиной, кое-какие адидасы, машина!

Сама по себе выпивка проблемой не была, не пил он столько, чтобы у Лидии в голове щёлкнул знакомый предупреждающий выстрел, после которого она начинала считать риски и последствия для семьи. Но у метро появились игровые автоматы, а ещё казино, и Егор в те казино начал кататься с устрашающей частотой. Сначала вроде бы немного задерживался, коготок макал, ну вроде пенку с зарплаты спускал. Потом сильно истончилась пачка купюр в ящике с носками.

А рвануло в день, когда накопления из ящика исчезли совсем, а к Егору в одиннадцать вечера постучались двое молодых людей, от которых несло расправой.

– Теть, уйди, – весомо скомандовал один из мальчиков, и они заперлись на кухне с одетым в трусы и футболку Егором, а потом вроде бы глухой стук был, и мальчики ушли, а Егор чуть улыбался ртом с выбитым зубом. Поставили на счётчик.

– Сколько ты им должен? – напряженно спрашивала Лидия, глядя в потолок.

– Лидуш, да верну всё, ну. Не мороси, слушай, всё нормально.

– К тебе домой пришли и морду набили. Это, что ли, нормально?

– Отыграюсь, я сказал, – огрызнулся Егор, а Лидия, лёжа рядом, сделала мысленно две пометки. Первую – о том, что возвращать проигранные деньги законным путем он не собирался, а отыгрыш его привести мог только к одному результату. А вторую – про то, что надо бы посчитать все расходы на ближайшие несколько лет. Сама она к тому времени трудилась в должности главбуха в неплохом, в общем, учреждении легкой промышленности и запасы свои тоже делала регулярно. Очень, конечно, расстраивал внезапный якорь, который потянул семью ко дну, в синеву и холод, где обитали грубые молодые люди с разбитыми костяшками кулаков. Да и к Егору за несколько лет жизни она привыкла, а нового никого искать не хотелось. Дети, опять же. Никитушка маленький, быстро забудет, а вот Аллочка с Витей эмоциональные – ужас.

Утром она собрала детей и отвезла их в деревню, в область. Егору на его немой стыдливый взгляд сказала:

– Давай-ка мы пока для безопасности там побудем. А ты давай, заканчивай эти дела.

Вроде как, поддержала даже.

Вечером вернулась проведать его. Егор всегда спал очень крепко, а после выпивки и вовсе из пушки не разбудишь. Он сидел на кухне, прислонившись к стене, ждал выкипевший чайник и громко храпел, свесив подбородок на несвежую белую рубашку. План Лидия придумать ещё не успела, а здесь он уже и не требовался. Чайник она быстро сняла, залила туда холодную воду, поставила его обратно на плиту. Протёрла ручки чайника и двери – фильмы-то смотрела! – включила газ и вышла из квартиры.

Если даже бабахнет – да и чёрт бы с ним, как-то даже остервенело подумала она, обиженная на мужа за возникшую нестройность их брака.

Позвонили ей на следующее утро – не бабахнуло, но соседи учуяли, дверь открыли аккуратно, и мертвого Егора нашли там, где Лидия его оставила.

– Не буду, – упрямо повторяла Алла. У неё были сделанные (вульгарно, по мнению Лидии) губы, тонкие нарисованные брови и аккуратный пробор волос с пучком сзади. Собственная дочь Лидии, в общем, нравилась. Но её желание поиграть в мать-одиночку было непонятным.

– Ну ты подумай, дочь, – мягко говорила Лидия, – ну куда? Жить на что, работа псу под хвост. Ну, какое материнство? Кто хоть отец? – тут она даже повысила голос.

– Мам, мне бы просто поддержку, – упрямо, как подросток, повторяла Алла, – понимаешь, поддержку. Не надо ничего планировать, не надо расписывать наперед. Ну не такая я! И работа эта мне не впёрлась!

– Тебе двадцать один, дура, – холодно сказала Лидия, сбросив на секунду маску, – кто отец?

– Да какой он отец… Одногруппник мой. Ты его не знаешь.

Но Лидия этого её дружочка помнила и внутренне охнула. Она поняла, о ком толкует Алла – шебутной, лохматый, несерьёзный.

Зелёный чай свою репутацию не оправдал, расстались тяжело, хоть и обнялись на пороге. Алла пообещала ещё подумать, но Лидия ей не поверила – у упрямой и слишком эмоциональной дочери было что-то такое в ухоженном личике, несгибаемое. Оно и неплохо, в общем – стерженёк, он хоть какой-то нужен. Витька вон совсем без него живёт, как пугало на ветру.

Закатки стояли уже рядком на столе. Огурчики одинаковых размеров как строй зеленоватых и пузатых солдат. «Солдаты пузатыми не бывают», – строго поправила себя Лидия и взглянула на часы.

Никитушке готовить не надо было ничего. Он всегда привозил угощение сам, и в последнее время, узнав, что матери нравится пекарня на углу, заскакивал в неё за коробкой эклеров, которые она так любила.

Лидия поражалась тому, что при одинаковых, в общем, методах воспитания, дети у неё получились совершенно разные. Это довольно раздражающее свойство природного бытия не укладывалось у неё в голове, но дарило иногда минуты отдохновения и облегчения – когда она ждала своего любимого, самого удачного ребёнка.

Сегодня он, правда, что-то запаздывал, это было ему несвойственно, часы показывали уже четверть пятого, когда в дверь позвонили. Лидия как раз успела заметить, что крышка на одной банке не уселась как надо, и вода внутри была мутноватая. Не пропарила, не дочистила, пустила заразу, морщилась Лидия.

– Машина сломалась в квартале отсюда! – радостно возвестил рослый, русый, аккуратно причёсанный и одетый в костюм Никита. Тонкие очки его не портили, и любоваться им Лидия могла часами. Чмокнув мать в щёку, он, рассказывая о рабочих делах, побежал мыть руки (Витька даже не подумал, засранец). Умница, растрогалась в тысячный раз Лидия, хоть и показалось ей же самой секунду спустя, что хвалить взрослого мужика за мытье рук – это, наверное, перебор.

И девушка Василиса, которую он приводил домой ни раз, была ему под стать – скромная, красивая, но не вялая, не вобла, симпатичная ровно настолько, чтобы Лидия не подумала про неё чего неприличного. У них, кажется, шло к свадьбе – и именно поэтому месяц назад Лидия сделала ему главный жизненный подарок, как она это понимала. Положила перед ним завещание, согласно которому всё, что у неё было – отходило только ему и никому больше. «Не этим ли объясняются частота визитов и эклеры», – задумалась на секунду мать, а потом пожала плечами. Почему бы, собственно, и нет.

Никита работал консультантом в большой компании, на должности, которая смешно называлась «ассосиэйт», и пошёл он туда сразу после своего физмата. И специальность в университете, и работа после у него были, как это видела слабо сведущая в современных профессиях Лидия, стабильные, надёжные, требующие вдумчивости, умственного холода и отстранённости. Он рассказывал о работе так, чтобы мать понимала, о чём он говорит, и они вместе смеялись над нелепостями, которые вытворяли его коллеги.

Элегантно упомянул и про Василису – мол, всё хорошо. Более рассказывать ничего не стал – а Лидия тактично не стала спрашивать, она не из этих, и Никита, даром что младший, всё-таки взрослее Аллы и Виктора, и сам всё сможет решить и придумать, если вдруг до женитьбы дойдёт. У него эта специальная жилка проявилась с детства, он всегда и всё решал сам, иногда – довольно нестандартно. Её-то, видимо, и заприметили большие начальники.

Лидия вдруг поняла, что отвлеклась от мыслей о сыне на жжение в груди. И будто кто-то ласково сжимал слева, в груди, а в комнате стало вдруг душно, и блузка прилипла к спине.

– Мам, ты чего? – сын смотрел на неё внимательно, поднеся пирожное ко рту, – дурно что ли?

– Что-то… – Лидия хватала ртом воздух, – помоги на диван лечь.

Улегшись, она прислушалась к себе и с тревогой отметила, что жжение не уменьшается, и добавилась к нему легкая дурнота.

– На инфаркт похоже, сынок, – тихо произнесла она, – что-то жжёт и жжёт.

Никита, бледный, уже доставал телефон и что-то в нём тыкал.

– Сейчас-сейчас, мам, ты лежи, главное.

Зачем-то встал и вышел.

– Алло, да. Скорую, пожалуйста. Подозрение на инфаркт, женщина, шестьдесят два года. Адрес, да… – он почему-то говорил неестественно громко из прихожей – или Лидии так просто казалось. Она закрыла глаза. Реальность то наплывала, то отскакивала в сторону, пульсируя злобным жгущим комком за ребрами.

Увидела, что Никита убирает стол, услышала, что смывает зачем-то унитаз и складывает картон из-под эклеров в карман. Он присел ненадолго рядом, вглядываясь в её мутный взгляд, потом снова отошёл – наверное, открыть дверь врачам. Рукой нащупала что-то под боком – его телефон. Реальность снова окатила остро – потыкала в экран, чтобы понять, ощущает ли что-то пальцами – будто сквозь вату. Открылся список звонков, последний был не в скорую.

– Ну-ка, не надо, – Никита мягко забрал у неё из рук телефон и погладил Лидию по щеке.

– Машину… Машину там оставил, чтобы не видели, как приходил? – слова давались с трудом, но она хотела убедиться в том, что хотя бы он её не подвел. – Вроде как потом приедешь и найдёшь?

Никита кивнул, глядя на неё строго и внимательно.

– И эклеры, да? – Лидия попыталась улыбнуться.

Он улыбнулся и снова кивнул, гладя её по щеке.

– Микродоза, на три-четыре раза. Не думал, что сегодня случится, на всякий случай перестраховался. Нам с Васькой так удобнее будет, ты извини. Ждать не хотим.

«Умница какой все-таки», – медленно подумала Лидия и закрыла глаза.

© Aldebaran 2025.
© Дмитрий Воеводин.