***
Ещё держат две балки над моей головой
потолок этот – жалкий уголок родовой.
Неподвижные брёвна, прежний вид за окном,
но я вижу подробно, уменьшается дом:
убывает как будто за хозяином вслед
по такому маршруту, где не нужен билет.
На дубовые плечи русских кариатид
навалившись, далече уходить предстоит.
Нерадивый наследник, провожающий в путь,
оглядись напоследок, чтобы двери замкнуть.


***
Я ль не лавливал голавля́,
не вываживал на блесну;
не ко мне ли благоволя,
он нагуливал толщину;
я ль тройной у него крючок
не выщипывал из-за щёк?

Но приблизились холода –
обдало уже холодком –
всё темней, тяжелей вода,
мне с пустым уходить садком,
и оборванная блесна
серебристо блестит со дна.


***
Ветшает ограда,
к морю нисходит лоза;
моря и винограда
тебе одному – за глаза,
и складок ландшафта;
но сам до конца не поймёшь,
что правда, то правда, –
гостишь здесь или живёшь.

Лукавой природе,
как женщине, не надоест
тот в полудремоте
тебя отвергающий жест:
толкнёт, но зацепит,
царапнет шутя коготком,
корить ли за щебет
о каждом и ни о ком?

Блаженный, невнятный,
стихающий, как прибой,
о мякоти виноградной
её разговор с тобой.


***
Признаки противоборства времени и красоты
(с пользой для стихотворства) в воздухе разлиты.
Солнце ещё не скупится, но подмешалась уже
будто свинца крупица к золоту на витраже.
Свет истончаться будет долго, уйдёт не вдруг,
утром меня разбудит паданцев гулкий стук.
Замершая в полутоне до желтизны листва;
бабочка на ладони – вместе со мной жива –                                 
переползёт к запястью, невесома вполне,
чтобы вспорхнуть, не застя этого света мне.


***
С возраста зубрёжки алфавита,
с палочек дошкольного письма,
я на поприщах себя не деловито –
вяловато проявлял весьма.

Закорючки в прописях осенних
выводил, желанью вопреки,
и с тревогой ожидал оценок:
были те не слишком высоки.

Так я думал у окна в субботу
в подмосковной области родной,
где сентябрь проделывал работу,
несмотря на честный выходной.

Блекнут позлащённые чертоги,
липнет подслащённая тщета
и отчёркивает первые итоги
окончательная ровная черта.

Остается постигать ретиво
едкой философии азы
и смотреть, как ловко коррективы
вносит кот в состав сухой осы.


***
Стрекоза отлетает своё, но едва ли иссякнут стрекозы.
Заполняются прочерки в перечнях у бытия.
Всё тучней виноград, напоследок вбирающий солнце и грёзы,
так ли важно, я выпью вино потом или не я.

Вечерами клубится туман, а наутро ржавеют вершины.
Холодок по хребту ощутимей, чего уж скрывать.
Это осень спускается с гор, продираясь сквозь дебри ожины,
чтобы утлые листья с прибрежных платанов срывать.

Но пока я среди тех, чьи смуглые бедра, предплечья, ключицы
покрывает неспешно солёным налётом волна, –
у кого накануне зимы, у какой стрекозы научиться
забывать, что и смерть навсегда в красоту вживлена.



***
Августовский свет лежит бесхозен
на пути и не слепит зело,
он протиснулся сквозь ветви сосен,
как через зелёное стекло
и мелкоячеистое сито,
что ступать неловко по нему,
будто это бисером расшито.
А под веками мне разбавляют тьму
жаркие прилипчивые пятна,
всё никак от них не отмахнусь.
Он останется, мне уезжать обратно,
но и встретит, если вдруг вернусь.

© Aldebaran 2025.
© Григорий Медведев.