Кашель
Михаил Хворостов
Рассказ
Вошедший человек хотел поздороваться, но поперхнувшись пылью, обратил своё приветствие в громкий кашель.
– Как же ж у Вас тут пыльно. Кхм. Приберитесь… кха-а… наконец, или мы можем Вам работника прислать для этого. Кх… Ну или хотя бы окно откройте!
Сквозь затуманенные стекла очков гость видел перед собой хрупкую фигуру библиотекаря – худая старушка в вязаном свитере и выцветшем платье. Усыпанная пылью, словно снегом, она сидела за своим столом, неподвижно уставившись на окно. Серая перхоть набивалась в её глубокие морщины и лежала на седых волосах, как ошмёток древнего парика.
Ворчание гостя, отвлекло Зинаиду Викторовну от противоречивых раздумий об окне. Она обернулась к невысокому, чуть опрятному мужчине в мутных очках и с двумя пакетами. Смущенно кашлянула в ответ и кивнула.
– Принёс Вам очередные дотации от государства. Продукты, новые книги и, как всегда, устную благодарность за Вашу большую работу по сохранению человеческого наследия.
Мужчина говорил важным тоном, но через ладонь, – всё время забываю, что к Вам в респираторе приходить надо, а то пылью можно до смерти ужраться.
Госслужащий осмотрел библиотеку, думая, куда бы поставить нагруженные пакеты. Пыль заполоняла всё помещение, стелилась по полу в несколько слоев, а ближе к книжным шкафам дорастала до внушительных холмов. Библиотечное пространство серело день ото дня, и в нынешний визит мужчину это обескуражило и напугало.
Вынужденный держать всю тяжесть в одной руке, госслужащий торопливо поставил пакеты на пол. Зинаида Викторовна, сидевшая перед ним, отрешенно взглянула на поднявшееся от пола дымчатое облачко. Она благодарно кивнула гостю, пропершила в горле буквы, и осторожно откашляла «Спасибо».
Мужчина откланялся и поспешно удалился, оглядывая себя с ног до головы из опасений стать местного цвета. Напоследок, уже из-за, двери он крикнул: «у Вас тут через дорогу аптека есть, взяли бы себе хоть сироп от кашля!»
Старушка вернулась взглядом к окну, не подумав об услышанном.
Помещение определенно следовало проветривать. Пыль здесь была едва ли не весомее всех вместе взятых книг. Она набивалась в ноздри, оседала в горле – осложняя и без того нелегкую жизнь библиотекаря. Но если открыть окно, коварный ветер, наверняка, попытается украсть немного книжной пыли, и тем самым повредить сущности фолиантов.
Ведь книга, как и всё, имеет свою судьбу. Её написание и бумажное воплощение являются только началом пути. Далее книгу читают… она, явно или неуловимо, влияет на настоящее и грядущее. И всё, через что она проходит, будь то люди или события, оседает на ней частицами пережитого. Отнять их у неё – всё равно что лишить человека каких-либо воспоминаний, а ведь они могут быть и ключевыми в книжной судьбе.
И всё-таки першение в горле иногда становилось невыносимым, а чихание беспрерывным. В такие моменты лишь ветер за окном спасал Зинаиду Викторовну, взимая за это плату книжной памятью.
Двойственность и неразрешимость вопроса с окном мучила её беспрерывно, но то была проблема личная. Кроме неё существовала и глобальная загвоздка.
Чихнув, старушка встала из-за стойки и двинулась мелкими шажками над серым покровом пола. Её ходьба выглядела как шарканье, но не грубое – она почти нежно ступала по пыли, практически не тревожа её гладь.
В мешке с книгами оказалось четыре тома разной толщины. Разложив их на столе, Зинаида Викторовна вынула ручку из набитого канцелярией кармана. Там у неё находился и набор карандашей, и кисть с пузырьком черной туши, и тонкий нож для резки бумаги. Сейчас она выбрала шариковую синюю ручку.
Внимательно осмотрев обложку, старушка открыла первую страницу, и принялась проверять печатные символы. Искомое обнаружилось почти сразу – быстрым, отточенным движением, она замазала одну из букв синим пятном…
Зинаида Викторовна была библиотекарем школы №177 ещё во времена, когда детвора заполняла коридоры и классы. Ей ещё помнились тысячи посетителей, бравших и отдававших учебники, живо или по принуждению интересовавшихся литературой. Но то время минуло, ушло с годами или веками…
В школьном здании не осталось никого, кроме библиотекаря да бродячей собаки, обыкновенно блуждающей по коридорам. Зинаида подкармливала пса из тех пищевых запасов, что ей выделяло государство. Они дружили и странным образом понимали одиночество друг друга.
Пёс нередко баламутил пыльные порядки, вредил книгам по неосторожности: обнюхивал из любопытства тома, чихая частицами бумажного бытия. Но старушка не ругалась, хоть и тревожилась, а манила к себе баламута, чтобы погладить костлявой рукой.
Он мог вникнуть в её одиночество, но не мог уяснить её призвание.
Государство и общество полагало, что Зинаида Викторовна выполняет важную миссию сохранения людских знаний. Её книгохранилище пополняли еженедельно заходящие госслужащие, и некоторые добрые люди.
Изредка забредали и те, кто хотел что-нибудь почерпнуть из книг, и библиотекарь без сожалений отдавала им заинтересовавшую литературу. Пусть насущная пыль страниц сменится новой – как в людской судьбе сменяются жизненные эпизоды.
Некоторые посетители, правда, выражали недовольство. Ведь едва ли не на каждой странице присутствовали чернильные пятна, выскобленные дырочки, следы карандашей и ручек. Люди не понимали, кто и зачем сотворил такое непотребство над ценными письменами, а старушка отвечала на это лишь стесненным покашливанием.
Потому как никто не угадывал зловещую опасность, притаившуюся на тонких листах.
Она начала подозревать о ней ещё в далекие годы, когда школа являлась учебным заведением. В лицах, взглядах, поступках, в том числе и своих – Зинаида замечала отражение зловредного символа с бумажной страницы.
Убивающая буква. Так звалась угроза.
Сама по себе, злой она не была, но давала возможность всякому злу свершаться. Служила ему вратами и давала допуск в мир. Зинаида верила, что именно на убивающей букве лежит ответственность за то, что случилось с мирозданием – за его медленную и необратимую погибель.
По мере сил, старушка искореняла этот знак, осознавая при этом ничтожность своих потуг. Ведь за окном и за дверью, куда она никогда уже не осмелится ступить, буква оставалась полновластна.
Однако библиотекарь уже не видела в жизни иной цели, кроме как погибнуть в неравной борьбе с одной из ипостасей зла…
…Зинаида отложила очищенную книгу на край стола и взяла следующую. Убивающая буква расположилась здесь прямо на обложке, нагло и самодовольно, взирая на дряхлого врага.
Пришёл черед канцелярского ножа выкорчевывать опасный росток, принявший печатный образ.
***
Запылённый фундамент библиотеки содрогнулся от мощного зова. Рельефы пыли затряслись, осыпаясь с печалью и воспаряя со смехом.
Нечто вне книжной обители – может весь прочий мир – хохотало и плакало. Книжная и другая пыль смешивались в водовороте слёз и смеха, теряясь друг в друге.
Очнувшись в эмоциональной буре, Зинаида Викторовна и сама чуть не оказалась подхвачена силами стихий. Но смех её вышел наружу хрипящим кашлем, слезы на глазах проступили из-за серого крошева, а не внутренних чувств. Старушка вжалась в свою маленькую койку, укрытую среди шкафов, и, закрыв ладонями сухое лицо, постаралась замереть.
Ей не было страшно. Рушившийся с верхних этажей школы или с самих небес циклон из слёз и смеха вызывал разве что досаду на воцарившийся беспорядок.
В громоподобном урагане звуков ей послышались собачьи рыдания и смех. Похоже, что и пес ненароком угодил в эпицентр чувственного шторма, из которого ему уже навряд ли было выбраться.
Зинаида никогда не следила за временем, посвящала себя иным заботам. Так и сейчас, она не считала мгновений, не ждала конца происходящего, а была готова, кашляя и чихая, лежать неподвижно хоть до собственного праха.
Кажется, началось всё ранним, ещё темным утром, а закончилось днём или вечером, с последними всхлипами и смешками унесённого стихией пса.
Библиотекарь встала на ноги, откашлялась и подобрала очки, которые перед сном всегда откладывала на стопку книг. Пыль кружила в пространстве, но теперь уже устало и растеряно.
Внешне, казалось бы, ничего не переменилось, однако Зинаида видела катастрофические сдвиги и перемены в мире книг. Крошечные жизни за твердыми переплетами повредились, смутились, утратили важное и приобрели чуждое.
Мерными шажками старушка подошла к окну и допустила в своё жилище вороватый ветер. Он скользнул с вечерней прохладой, придал сил её чахлому телу и одряхлевшей душе, без спроса забрав за это толику местной серости.
Небо за окном распростерлось тусклым дымчатым куполом той же цветовой гаммы, что и библиотека. Вероятно, по природе они родственны, и весь круговорот вещей – не более чем масштабная пылевая циркуляция.
У Зинаиды отсутствовали такие представления, но имелось подобное чувствование.
Пара прохожих, окна, в которых горел свет, дерево, увядающее под гнётом времени... На вещи, тем более те, что за чертогом библиотеки, она смотрела насквозь – не проглядывая за приходящими днями ничего, кроме пыли. В конце концов, всё сведётся к единой субстанции, однако и в сером прахе есть место особому качеству – книжному.
Интуитивно старой душе мнилось, что книжная пыль ценнее прочей. Что есть в ней некое таинство, недоступное и ей самой, но крайне важное и нуждающееся в сохранении. На самом деле она почти не понимала своего жизненного предназначения, но самозабвенно отдала себя его исполнению....
Зинаида Викторовна закрыла окно, посчитав дальнейшее взаимодействие с внешним миром затратным, а чувствования обременительными.
Перед собой задачи она ставить не умела, но некоторые из них постоянно выполняла: сражалась с убивающей буквой, следила за книжной пылью, отдавала или принимала книги, ела, кашляла, чихала, ходила в маленькую уборную, обустроенную в задней части помещения.
– Потерянный Вы человек, Зинаида Викторовна, – как-то сказал о ней забредший госслужащий, – но, несомненно, нужный и важный в нашем обществе!
– Наверно, так… – утробно покашляла старушка в ответ воспоминанию.
Пыль оседала на пол частицами плача и смеха. Зинаида приняла на ладонь пригоршню пылинок и аккуратно ссыпала их на край стола.
Ей был в тягость случившийся беспорядок, но в своих уставших костях, а главное в измождённой душе она не находила способов что-либо исправить. Оставалось лишь кашлять и выполнять повседневную работу. На большее её усталости не хватало… разве что поспорить с оконным проёмом и посочувствовать пропавшему псу...
Благодаря визитам госслужащего, Зинаида иногда примечала время как недельные отрезки. И неделя ещё точно не прошла, когда вся библиотека утонула в ночной тьме.
Старушка включила настольную лампу. Длинным кривым ногтем поскребла обложку лежащего на столе фолианта. Читать его она и не думала, хоть раньше этим много увлекалась. Книжная и жизненная пыль огранили её бытийное призвание не в чтеца, а в стража – хладнокровного, неусыпного хранителя.
Зинаида встала и направилась осматривать книжные стеллажи. Никакой ураган не мог повредить их незыблемость. Но вот тонкие сети паутин, тянущиеся от полки к полке, порвались и теперь висели сиротливыми нитками. Россыпь павших пауков устилала пыльный пол. Удалось им или нет выразить чуждые для насекомых эмоции – это их сгубило.
Ходя вдоль книжных полок, библиотекарь так и не сообразила, что ей делать в текущей ситуации. А значит остается лишь вернуться к привычному алгоритму действий в непривычной, теперь уже, обстановке…
У книжного шкафа, стоящего напротив койки, старые глаза различили лежащую книгу. Она упала раскрытыми страницами на внушительный ком пыли, ласково обнимая серую возвышенность тонкими листами.
Произошло ли падение до стихийного бедствия или во время? Старушка не задавала себе вопросов. Сам факт, что книга и её судьбоносная присыпка, находились рядом с бугром из пыли неопознанного происхождения – был неприемлем.
Поставив упавшую книгу на место, Зинаида погасила настольную лампу, легла в кровать, и, давясь кашлем своего бессилия, провалилась в пыльную мглу сна.
***
– О… О…
Старушка проснулась, закашлялась, чихнула и, протерев засорившиеся глаза, надела очки.
Бугорок пыли, на котором ещё недавно лежала раскрытая книга, издавал странные хлопки. Зинаида приметила, как в нём возникает и сразу исчезает маленькая дырочка, когда он, выдувая букву "О", выбрасывает песчинки. Холмик слабо шевелился, сыпля со своей вершины серую перхоть. Это могло быть подобием дыхания, восклицания или кашля…
Библиотекарь относилась с полным безразличием к любым парадоксам, если они не мешали её неустанному труду. Поэтому хлюпающему пригорку пыли она ничуть не удивилась, а попросту встала, и направилась к своему столу.
Поев немного хлеба, ранее доставленного госслужащим, и запив водой, Зинаида намочила пальцы, чтобы протереть глаза и ушные раковины. От этого без того серые подушечки её пальцев совсем почернели.
– О…. О…
Пыльный бугор не прекращал издавать звуки, изредка только прерываясь – переводя дыхание или, быть может, раздумывая.
Библиотекарь застыла в ожидании возможных посетителей. Вряд ли, конечно, кто-либо наведается ранее госслужащего, но чем себя ещё занять у нее не имелось понятия.
– О… О-о-о…
Последний хлопок вышел продолжительным, как долгий выдох или слабый вой.
Зинаида, как обычно, растворилась в рабочей прострации, чихая и кашляя в такт трудовым часам. Проходящее время оставалось для неё незначимой категорией.
В помещение раздавался едва уловимый плюхающий звук. Всё тот же пыльный бугор неуклюжим увальнем переваливался по полу. Серая пудра, устилающая поверхность пола, липла к нему, нарастая тонкими слоями.
Напряженно подумав о своих обязанностях, старушка решила, что пока этот кулек не нарушает всерьез порядка. В конце концов, книжной пыли внизу было мало, и она уже отпала от своего переплетенного истока. Пусть комок её подбирает, наружу ему её всё равно не вынести, если она не даст на то права.
Зинаида продолжала не обращать на него внимания, и ради этого вступила в спор с окном. Однако, сейчас был не подходящий момент для выяснения отношений – там резвился необузданный ветер. В такой ситуации, по собственному регламенту, она никак не могла открыть окно, а значит и для спора не имелось оснований.
– О-о-о-о…
Увалень провыл у самого стола – спрашивая, обращаясь, приветствуя… Библиотекарь не среагировала, вынеся за скобки своих дел всякие безвредные парадоксы.
Серый кулек прополз под столом, мимо костлявых ног, кажется, слизнув пару пылинок с обуви. Он точно осматривался, исследовал среду своего рождения, интересуясь всем, на что слепо натыкался. Пыль льнула к нему сама собой, как к своеобразному магниту – ком просто бесцельно переваливался, возможно, имея смутные чаяния в глубине тусклого нутра.
– О-о-о-о…
А вдруг гулкое восклицание – это знак удивления. Как некогда пёс, впервые забредший в библиотеку, дивился на свой собачий лад её обустройству.
Старушка поймала в себе мысли, не относящиеся к обязанностям библиотекаря, и замела их пылью с души. До увальня ей будет дело, только если он нарушит местные порядки. Вот тогда она с ним разберется, как разбиралась некогда с пакостившими школьниками.
Жаловаться, правда, уже некому… разве что государству в лице его служащего.
– О-о-о-о-о-о…
Серый холм удивлялся, добравшись до окна.
«Может через окно его выпроводить?» – мелькнула мысль. Только что-то в ее усталой душе этому противилось. И это настораживало! Хватало противоречий с окном, чтобы добавлять ещё вопросов!
Она присмотрелась к подвижному кому. Обыкновенный шмат пыли, несколько обровнявшийся, видимо, из-за своих путешествий. Хотя цельным он не казался, скорее состоящим из двух серых сгустков имеющих не столь уж широкое сочленение.
Старушка отломила кусок хлеба и кинула увальню.
– О-о-о-о…
Ломоть ударился в серую плоть и отпал на пол. Пыльный ком перевалился через хлебный кусок, и пополз далее, видимо, всё о нём поняв.
Он двигался уже где-то за спиной старушки, всё ещё не желавшей к нему оборачиваться.
– О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о...
Память об обязанностях библиотекаря вдруг всполошила Зинаиду, вздёрнула со стула и вынудила пристально проследить за непредсказуемым кульком. И вовремя. Докатившись до стеллажей, увалень потянулся к книгам выросшими из него конечностями. Они напоминали маленькие щенячьи лапки без когтей и пальцев.
Хранитель книжных душ, позабыв о бережливости, быстрыми шагами приблизилась к нарушителю. Хотела пнуть, но остановилась – новорожденный гость мог просто не знать порядков библиотеки, и, в конце концов, он же еще не тронул даже переплета.
Подвижный комок мгновенно втянул в себя "лапки", сник, и замер, будто и не шевелился никогда.
– Ты живой? – кашлянула Зинаида Викторовна.
Холмик едва заметно дрогнул, очевидно, не понимая людской речи, но реагируя на её существование. Он осторожно вытянул серую культю, указывая на ближайшую книгу.
– Нет, недопустимо их трогать. Только брать читать! Принимать в свою жизнь со всем, что скопилось, – от столь длинной речи, старушка бурно закашлялась.
Пылинки из её горла упали на поникшего увальня, и, возможно, ему нечто донесли. Медленно, словно обиженно, он пополз, огибая Зинаиду, к своему прежнему месту. А добравшись, притворился прежним безжизненным свертком пыли, только несколько разбухшим.
Библиотекарь вернулась к рабочему столу, продолжая трудовой день, наполненный только кашлем и регламентированным ожиданием.
Просидев неизмеренное, но положенное, время, она направилась к своей лежанке, усевшись напротив онемевшего серого бугра.
Тот помалкивал под пристальным, лишенным интереса, взглядом. Лишь раз он вытянул вверх две конечности, точно охватывая высящиеся над ним полки. Одна из лап от этих манипуляций отвалилась, однако кулек её тут же подобрал.
– И что? – поперхнулась вопросом Зинаида.
Серый холм вновь омертвел, ничем не отличаясь от меньших своих подобий.
***
У Зинаиды Викторовны никогда не было проблем со сном. Он радушно принимал её в свои шершавые объятия, едва она ложилось на скрипящую койку. Но не в этот раз.
Запылённое сознание старушки потряхивали тревоги и волнения. Пару раз она оборачивалась к серому сгустку, тревожась, что тот что-нибудь предпримет. Однако, ком оставался неподвижным и умершим, ничем не отличимым от прочих пылевых курганов. Разве что он немного разбухал и увеличивался, словно пыль добровольно присоединялась к его массе.
Или всё это, в туманном полумраке, лишь казалось.
Волновало же библиотекаря другое – обязательства её профессии. Она должна была отдавать книги всем заинтересованным, что изредка и делала. Но можно ли посчитать это непонятное существо заинтересованным чтецом?
Проворочавшись некоторое время, Зинаида всё же решила попробовать.
Пройдя в потёмках по ежедневному маршруту, она зажгла настольную лампу. До её кровати и приютившегося рядом кулька пыли жёлтого света доходило совсем немного.
Вернувшись, старушка взяла первую попавшуюся книгу и, усевшись на кровать, протянула её серому бугру, как некогда протягивала колбасу голодной дворняге. Странное существо не шевелилось, всё еще прикидываясь библиотечным антуражем. Потом медленно, опасливо стало переваливаться по полу к протянутому дару. Вытянув серые лапы, увалень ощупал обложку, чуть приостановившись на буквах названия.
Вроде бы, он подобрал всю пыль с внешней стороны книги.
Мучимая давно не свойственными ей сомнениями, Зинаида открыла первую страницу с текстом. Бугор снова протянул конечности, знакомясь с поверхностью букв и их покровом. Несколько раз он будто споткнулся и одернулся, когда лапы коснулись тех точек на листе, где некогда располагалась убивающая буква. Содержимое книг было безупречно прополото, а зловещий символ отовсюду исключен.
Зинаида продолжала листать книгу, а пыльное существо ощупывать страницы, осекаясь и сбиваясь, при прикосновении к изгнанному знаку. Вскоре, оно освоилось и попросту огибало лапами повреждённые места.
Кулёк слегка подрагивал при чтении – от чего-то невыразимого, но заветного. Пылинки скатывались с него, подобно слезам, не исходящим из чувств.
Книга кончилась, лишившись многолетних пылевых наслоений, стала девственной, как будто только рождённой.
Старушка вернула её на место и уставила взгляд на чтеца. Тот вновь замер, словно готовый вновь умереть и стать обыкновенной библиотечной пылью. Но от неё не скрылась его заинтересованность – уж её за годы библиотекарь научилась различать во всех, кто бы как не выглядел. Такой тяги к литературе она не замечала уже многие годы или века! А ещё то, как он забирал книжную пыль… бережно, с явным уважением и пониманием ценности этого дара.
Странно было отмечать такие характеристики у горстки пыли, и тем не менее Зинаида, в силу многолетнего опыта, не могла их не заметить.
Она протянула пыльному бугру новую книгу, и он с живым увлечением ощупал обложку и все слова, за ней скрывающиеся.
***
Рассветные лучи проникли в библиотеку, превратив мириады пылинок в парящие искры. Некоторые отсветы достигли и того закутка, где сидела старушка и пыльный чтец.
Он прочитал уже половину книг с ближайшего шкафа, увеличившись в размере и даже обзаведясь ещё одним бугром на пыльном массиве тела. Новый нарост напоминал по форме голову взрослого человека, только лишённую каких-либо органов чувств. И, тем не менее, серое существо как-то поежилось, завибрировало от рассветных лучей. Жажда высказывания в нём стала неодолима, и нижняя часть "головы" отделилась от верхней, раскрываясь наподобие рта... сразу же отвалившись и рассыпавшись по полу.
Существо смущённо потупилось и втянуло отпавшую "челюсть".
– Успеем еще поговорить, – прокашлялась Зинаида Викторовна.
Она продолжала раскрывать книги перед единственным чтецом в свете утра, потемках дня, сумраке вечера, темени ночи, в освещении одной лишь настольной лампы.
К моменту нового рассвета пыльная голова оформилась в более устойчивый овал, который вновь попытался заговорить. Имитация рта раскрылась, выдавая из себя глухие хлопки и просыпая на пол серое крошево.
Всё же Зинаида Викторовна поняла произнесенное "по губам". Существо высказало вопрос: "Что здесь?".
– Здесь библиотека. Тут оберегают книги. Учёности прошлого... и учености о прошлом... участвующие и в будущем... – кашляя словосочетаниями, рассказала старушка.
Серая голова поникла, возможно, размышляя. Затем прочла ещё несколько книг, которые библиотекарь носила уже из второго шкафа.
– Что... – произнесло пыльное создание.
Зинаида поначалу подумала, что оно не окончило вопрос. Однако, существо умолкло, видимо, в ожидании. Не зная как на это отвечать, она попросту протянула ему следующую книгу.
Существо ещё несколько раз прерывало чтение вопрошанием или утверждением "Что", не получая в ответ никаких комментариев.
Когда наступил полдень, и очередной том был прочитан, серый увалень вдруг весь сжался. Деформируя себя внутренними усилиями, он сформировал подобие людского тела. Это был низенький человечек, с нелепо большой овальной головой. Руки и ноги у него напоминали человеческие, но оканчивались как собачьи лапы. Он стоял шатко, из-за того, что в туловище сильно недоставало пыльного материала - оно выглядело как неровный ствол тонкого дерева, с конечностями, крепящимися зыбкими шарнирами из пыли.
– Что там... – прочла старушка пыльные искажения серого лика.
Существо повернулось, сделало несколько неустойчивых шагов в сторону окна, указало на него лапой, и, переломившись пополам, рухнуло на пол грудой серого песка.
Старушка приблизилась к пыльной горе, из которой высунулась сосредоточенно ждущая голова.
– Там прочий мир... и там ты погибнешь... унесенный ветром, – трижды кашлянула Зинаида.
Серый овал вникнул в старческие покашливания, и ничего более не говоря, поволок развалившуюся массу на прежнее место.
***
"Выше прыгаешь – дальше думаешь" – изрёк серый увалень очередным утром. Он попытался подпрыгнуть, предсказуемо рассыпавшись на части. Кажется, ему было весело в тот момент.
Зинаиде Викторовне было не очень весело – глаза слипались и чесались, зевота обращалась в перхоту, а голова клонилась к полу. Она не спала уже несколько суток, не дозволяя себе прервать исполнение обязанностей. Прерывалась лишь пару раз для потребления пищи.
"Солнце восходит и заходит" – как будто с грустью прошелестели серые уста во время чтения.
Теперь он нередко говорил бессвязными предложениями, даже задавая им, вроде бы, эмоциональные тона. На вопросы они не походили, и потому старушка отмалчивалась.
Тело пыльного создания уплотнялось, становилось менее рассыпчатым. Хотя в похожем на столб туловище всё ещё недоставало пылинок и, совершая движения, оно продолжало разваливаться и терять куски серой плоти.
Иногда странный гуманоид выбирал книги сам, ковыляя к шкафам и тыкая лапой в нужный фолиант. Пытался даже брать книгу самостоятельно, но "руки" падали на пол вместе с предметом.
Читая очередной том, существо вдруг указало лапой на чёрное пятно, изгнавшее убивающую букву с книжного листа. "Что там" – изобразил он вопрос, невнятно шебарша разрывом рта.
– Там – то, что лучше не видеть… буква… она убивает, – встрепенулась и лихорадочно закашлялась Зинаида Викторовна, – пыль с неё смертельна… как отрава.
Существо озадачилось, умолкло, прекратило телодвижения и чтение. В безмолвие минуло сколько-то времени…
Библиотекарь за время своей работы слышала мало звуков, и потому слух её улавливал малейшие звучания: по коридору к ним кто-то шел. Явно не госслужащий, его поступь она уже привыкла различать – торопливая, деловитая. Этот же гость передвигался как будто краткими перебежками, делая паузы в ходьбе, из-за крайней озабоченности чем-то. Возможно, новый читатель, только и былые читатели так никогда не ходили…
Смахнув пыль с лица и очков, пошатываясь, Зинаида Викторовна пошла к своему столу. Увалень тоже о чем-то догадался, и поспешно рассыпался в мертвую груду серого песка.
Входная дверь чуть приотворилась… Не показываясь, некто наблюдал несколько неизмеримых мгновений…
В один из кратких мигов незнакомец юркнул в проход, молниеносно устремляясь вглубь библиотеки. Хоть и дремлющая, библиотекарь не упустила этот момент и, предупредительным выстрелом, кашлянула громкое "Здравствуйте!"
Чужак резко остановился перед её столом, словно только заметив.
–Приветствую Вас, – произнёс он с долей смущения.
Возможно, по причине дремоты, сильно сказавшейся на концентрации, Зинаида никак не могла четко различить гостя. Он расплывался на сером фоне, сливался с ним, оставляя по себе лишь контур человека.
Напряженно всмотревшись, она всё же разглядела внешность тени: среднего роста мужчина, наверно, молодой человек. Его призрачность и неуловимость объяснялась тем, что он был с ног до головы облачен в серую одежду. На нём висел плащ с капюшоном, под которым угадывались дымчатого цвета штаны и рубаха. В целом, блёклое облачение казалось великоватым, допускающим пустоты между телом и тканью.
Рот незнакомца прикрывала маска из бесцветной ткани, скрывавшая всё кроме глаз.
– Простите, что побеспокоил. Вы тут книги храните? Торгуете ими? Обмениваете на что? – ровно, без всякого хрипа, поинтересовался неизвестный.
– Нет, никогда! Книга здесь… дар людской судьбе! – возмущенно откашляла старушка.
– Ой, извините, не догадался. То есть я могу взять почитать что-нибудь? – еще более смутившись, вопросил человек.
Зинаида Викторовна всматривалась в гостя с подозрением. Её озадачило, что он демонстрировал полную устойчивость к пыльной обстановке. Допустим, кашля и чихания ему удалось избежать благодаря маске… но неизвестный даже глаз не почесывал!
Поев немного хлеба, ранее доставленного госслужащим, и запив водой, Зинаида намочила пальцы, чтобы протереть глаза и ушные раковины. От этого без того серые подушечки её пальцев совсем почернели.
– О…. О…
Пыльный бугор не прекращал издавать звуки, изредка только прерываясь – переводя дыхание или, быть может, раздумывая.
Библиотекарь застыла в ожидании возможных посетителей. Вряд ли, конечно, кто-либо наведается ранее госслужащего, но чем себя ещё занять у нее не имелось понятия.
– О… О-о-о…
Последний хлопок вышел продолжительным, как долгий выдох или слабый вой.
Зинаида, как обычно, растворилась в рабочей прострации, чихая и кашляя в такт трудовым часам. Проходящее время оставалось для неё незначимой категорией.
В помещение раздавался едва уловимый плюхающий звук. Всё тот же пыльный бугор неуклюжим увальнем переваливался по полу. Серая пудра, устилающая поверхность пола, липла к нему, нарастая тонкими слоями.
Напряженно подумав о своих обязанностях, старушка решила, что пока этот кулек не нарушает всерьез порядка. В конце концов, книжной пыли внизу было мало, и она уже отпала от своего переплетенного истока. Пусть комок её подбирает, наружу ему её всё равно не вынести, если она не даст на то права.
Зинаида продолжала не обращать на него внимания, и ради этого вступила в спор с окном. Однако, сейчас был не подходящий момент для выяснения отношений – там резвился необузданный ветер. В такой ситуации, по собственному регламенту, она никак не могла открыть окно, а значит и для спора не имелось оснований.
– О-о-о-о…
Увалень провыл у самого стола – спрашивая, обращаясь, приветствуя… Библиотекарь не среагировала, вынеся за скобки своих дел всякие безвредные парадоксы.
Серый кулек прополз под столом, мимо костлявых ног, кажется, слизнув пару пылинок с обуви. Он точно осматривался, исследовал среду своего рождения, интересуясь всем, на что слепо натыкался. Пыль льнула к нему сама собой, как к своеобразному магниту – ком просто бесцельно переваливался, возможно, имея смутные чаяния в глубине тусклого нутра.
– О-о-о-о…
А вдруг гулкое восклицание – это знак удивления. Как некогда пёс, впервые забредший в библиотеку, дивился на свой собачий лад её обустройству.
Старушка поймала в себе мысли, не относящиеся к обязанностям библиотекаря, и замела их пылью с души. До увальня ей будет дело, только если он нарушит местные порядки. Вот тогда она с ним разберется, как разбиралась некогда с пакостившими школьниками.
Жаловаться, правда, уже некому… разве что государству в лице его служащего.
– О-о-о-о-о-о…
Серый холм удивлялся, добравшись до окна.
«Может через окно его выпроводить?» – мелькнула мысль. Только что-то в ее усталой душе этому противилось. И это настораживало! Хватало противоречий с окном, чтобы добавлять ещё вопросов!
Она присмотрелась к подвижному кому. Обыкновенный шмат пыли, несколько обровнявшийся, видимо, из-за своих путешествий. Хотя цельным он не казался, скорее состоящим из двух серых сгустков имеющих не столь уж широкое сочленение.
Старушка отломила кусок хлеба и кинула увальню.
– О-о-о-о…
Ломоть ударился в серую плоть и отпал на пол. Пыльный ком перевалился через хлебный кусок, и пополз далее, видимо, всё о нём поняв.
Он двигался уже где-то за спиной старушки, всё ещё не желавшей к нему оборачиваться.
– О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о...
Память об обязанностях библиотекаря вдруг всполошила Зинаиду, вздёрнула со стула и вынудила пристально проследить за непредсказуемым кульком. И вовремя. Докатившись до стеллажей, увалень потянулся к книгам выросшими из него конечностями. Они напоминали маленькие щенячьи лапки без когтей и пальцев.
Хранитель книжных душ, позабыв о бережливости, быстрыми шагами приблизилась к нарушителю. Хотела пнуть, но остановилась – новорожденный гость мог просто не знать порядков библиотеки, и, в конце концов, он же еще не тронул даже переплета.
Подвижный комок мгновенно втянул в себя "лапки", сник, и замер, будто и не шевелился никогда.
– Ты живой? – кашлянула Зинаида Викторовна.
Холмик едва заметно дрогнул, очевидно, не понимая людской речи, но реагируя на её существование. Он осторожно вытянул серую культю, указывая на ближайшую книгу.
– Нет, недопустимо их трогать. Только брать читать! Принимать в свою жизнь со всем, что скопилось, – от столь длинной речи, старушка бурно закашлялась.
Пылинки из её горла упали на поникшего увальня, и, возможно, ему нечто донесли. Медленно, словно обиженно, он пополз, огибая Зинаиду, к своему прежнему месту. А добравшись, притворился прежним безжизненным свертком пыли, только несколько разбухшим.
Библиотекарь вернулась к рабочему столу, продолжая трудовой день, наполненный только кашлем и регламентированным ожиданием.
Просидев неизмеренное, но положенное, время, она направилась к своей лежанке, усевшись напротив онемевшего серого бугра.
Тот помалкивал под пристальным, лишенным интереса, взглядом. Лишь раз он вытянул вверх две конечности, точно охватывая высящиеся над ним полки. Одна из лап от этих манипуляций отвалилась, однако кулек её тут же подобрал.
– И что? – поперхнулась вопросом Зинаида.
Серый холм вновь омертвел, ничем не отличаясь от меньших своих подобий.
***
У Зинаиды Викторовны никогда не было проблем со сном. Он радушно принимал её в свои шершавые объятия, едва она ложилось на скрипящую койку. Но не в этот раз.
Запылённое сознание старушки потряхивали тревоги и волнения. Пару раз она оборачивалась к серому сгустку, тревожась, что тот что-нибудь предпримет. Однако, ком оставался неподвижным и умершим, ничем не отличимым от прочих пылевых курганов. Разве что он немного разбухал и увеличивался, словно пыль добровольно присоединялась к его массе.
Или всё это, в туманном полумраке, лишь казалось.
Волновало же библиотекаря другое – обязательства её профессии. Она должна была отдавать книги всем заинтересованным, что изредка и делала. Но можно ли посчитать это непонятное существо заинтересованным чтецом?
Проворочавшись некоторое время, Зинаида всё же решила попробовать.
Пройдя в потёмках по ежедневному маршруту, она зажгла настольную лампу. До её кровати и приютившегося рядом кулька пыли жёлтого света доходило совсем немного.
Вернувшись, старушка взяла первую попавшуюся книгу и, усевшись на кровать, протянула её серому бугру, как некогда протягивала колбасу голодной дворняге. Странное существо не шевелилось, всё еще прикидываясь библиотечным антуражем. Потом медленно, опасливо стало переваливаться по полу к протянутому дару. Вытянув серые лапы, увалень ощупал обложку, чуть приостановившись на буквах названия.
Вроде бы, он подобрал всю пыль с внешней стороны книги.
Мучимая давно не свойственными ей сомнениями, Зинаида открыла первую страницу с текстом. Бугор снова протянул конечности, знакомясь с поверхностью букв и их покровом. Несколько раз он будто споткнулся и одернулся, когда лапы коснулись тех точек на листе, где некогда располагалась убивающая буква. Содержимое книг было безупречно прополото, а зловещий символ отовсюду исключен.
Зинаида продолжала листать книгу, а пыльное существо ощупывать страницы, осекаясь и сбиваясь, при прикосновении к изгнанному знаку. Вскоре, оно освоилось и попросту огибало лапами повреждённые места.
Кулёк слегка подрагивал при чтении – от чего-то невыразимого, но заветного. Пылинки скатывались с него, подобно слезам, не исходящим из чувств.
Книга кончилась, лишившись многолетних пылевых наслоений, стала девственной, как будто только рождённой.
Старушка вернула её на место и уставила взгляд на чтеца. Тот вновь замер, словно готовый вновь умереть и стать обыкновенной библиотечной пылью. Но от неё не скрылась его заинтересованность – уж её за годы библиотекарь научилась различать во всех, кто бы как не выглядел. Такой тяги к литературе она не замечала уже многие годы или века! А ещё то, как он забирал книжную пыль… бережно, с явным уважением и пониманием ценности этого дара.
Странно было отмечать такие характеристики у горстки пыли, и тем не менее Зинаида, в силу многолетнего опыта, не могла их не заметить.
Она протянула пыльному бугру новую книгу, и он с живым увлечением ощупал обложку и все слова, за ней скрывающиеся.
***
Рассветные лучи проникли в библиотеку, превратив мириады пылинок в парящие искры. Некоторые отсветы достигли и того закутка, где сидела старушка и пыльный чтец.
Он прочитал уже половину книг с ближайшего шкафа, увеличившись в размере и даже обзаведясь ещё одним бугром на пыльном массиве тела. Новый нарост напоминал по форме голову взрослого человека, только лишённую каких-либо органов чувств. И, тем не менее, серое существо как-то поежилось, завибрировало от рассветных лучей. Жажда высказывания в нём стала неодолима, и нижняя часть "головы" отделилась от верхней, раскрываясь наподобие рта... сразу же отвалившись и рассыпавшись по полу.
Существо смущённо потупилось и втянуло отпавшую "челюсть".
– Успеем еще поговорить, – прокашлялась Зинаида Викторовна.
Она продолжала раскрывать книги перед единственным чтецом в свете утра, потемках дня, сумраке вечера, темени ночи, в освещении одной лишь настольной лампы.
К моменту нового рассвета пыльная голова оформилась в более устойчивый овал, который вновь попытался заговорить. Имитация рта раскрылась, выдавая из себя глухие хлопки и просыпая на пол серое крошево.
Всё же Зинаида Викторовна поняла произнесенное "по губам". Существо высказало вопрос: "Что здесь?".
– Здесь библиотека. Тут оберегают книги. Учёности прошлого... и учености о прошлом... участвующие и в будущем... – кашляя словосочетаниями, рассказала старушка.
Серая голова поникла, возможно, размышляя. Затем прочла ещё несколько книг, которые библиотекарь носила уже из второго шкафа.
– Что... – произнесло пыльное создание.
Зинаида поначалу подумала, что оно не окончило вопрос. Однако, существо умолкло, видимо, в ожидании. Не зная как на это отвечать, она попросту протянула ему следующую книгу.
Существо ещё несколько раз прерывало чтение вопрошанием или утверждением "Что", не получая в ответ никаких комментариев.
Когда наступил полдень, и очередной том был прочитан, серый увалень вдруг весь сжался. Деформируя себя внутренними усилиями, он сформировал подобие людского тела. Это был низенький человечек, с нелепо большой овальной головой. Руки и ноги у него напоминали человеческие, но оканчивались как собачьи лапы. Он стоял шатко, из-за того, что в туловище сильно недоставало пыльного материала - оно выглядело как неровный ствол тонкого дерева, с конечностями, крепящимися зыбкими шарнирами из пыли.
– Что там... – прочла старушка пыльные искажения серого лика.
Существо повернулось, сделало несколько неустойчивых шагов в сторону окна, указало на него лапой, и, переломившись пополам, рухнуло на пол грудой серого песка.
Старушка приблизилась к пыльной горе, из которой высунулась сосредоточенно ждущая голова.
– Там прочий мир... и там ты погибнешь... унесенный ветром, – трижды кашлянула Зинаида.
Серый овал вникнул в старческие покашливания, и ничего более не говоря, поволок развалившуюся массу на прежнее место.
***
"Выше прыгаешь – дальше думаешь" – изрёк серый увалень очередным утром. Он попытался подпрыгнуть, предсказуемо рассыпавшись на части. Кажется, ему было весело в тот момент.
Зинаиде Викторовне было не очень весело – глаза слипались и чесались, зевота обращалась в перхоту, а голова клонилась к полу. Она не спала уже несколько суток, не дозволяя себе прервать исполнение обязанностей. Прерывалась лишь пару раз для потребления пищи.
"Солнце восходит и заходит" – как будто с грустью прошелестели серые уста во время чтения.
Теперь он нередко говорил бессвязными предложениями, даже задавая им, вроде бы, эмоциональные тона. На вопросы они не походили, и потому старушка отмалчивалась.
Тело пыльного создания уплотнялось, становилось менее рассыпчатым. Хотя в похожем на столб туловище всё ещё недоставало пылинок и, совершая движения, оно продолжало разваливаться и терять куски серой плоти.
Иногда странный гуманоид выбирал книги сам, ковыляя к шкафам и тыкая лапой в нужный фолиант. Пытался даже брать книгу самостоятельно, но "руки" падали на пол вместе с предметом.
Читая очередной том, существо вдруг указало лапой на чёрное пятно, изгнавшее убивающую букву с книжного листа. "Что там" – изобразил он вопрос, невнятно шебарша разрывом рта.
– Там – то, что лучше не видеть… буква… она убивает, – встрепенулась и лихорадочно закашлялась Зинаида Викторовна, – пыль с неё смертельна… как отрава.
Существо озадачилось, умолкло, прекратило телодвижения и чтение. В безмолвие минуло сколько-то времени…
Библиотекарь за время своей работы слышала мало звуков, и потому слух её улавливал малейшие звучания: по коридору к ним кто-то шел. Явно не госслужащий, его поступь она уже привыкла различать – торопливая, деловитая. Этот же гость передвигался как будто краткими перебежками, делая паузы в ходьбе, из-за крайней озабоченности чем-то. Возможно, новый читатель, только и былые читатели так никогда не ходили…
Смахнув пыль с лица и очков, пошатываясь, Зинаида Викторовна пошла к своему столу. Увалень тоже о чем-то догадался, и поспешно рассыпался в мертвую груду серого песка.
Входная дверь чуть приотворилась… Не показываясь, некто наблюдал несколько неизмеримых мгновений…
В один из кратких мигов незнакомец юркнул в проход, молниеносно устремляясь вглубь библиотеки. Хоть и дремлющая, библиотекарь не упустила этот момент и, предупредительным выстрелом, кашлянула громкое "Здравствуйте!"
Чужак резко остановился перед её столом, словно только заметив.
–Приветствую Вас, – произнёс он с долей смущения.
Возможно, по причине дремоты, сильно сказавшейся на концентрации, Зинаида никак не могла четко различить гостя. Он расплывался на сером фоне, сливался с ним, оставляя по себе лишь контур человека.
Напряженно всмотревшись, она всё же разглядела внешность тени: среднего роста мужчина, наверно, молодой человек. Его призрачность и неуловимость объяснялась тем, что он был с ног до головы облачен в серую одежду. На нём висел плащ с капюшоном, под которым угадывались дымчатого цвета штаны и рубаха. В целом, блёклое облачение казалось великоватым, допускающим пустоты между телом и тканью.
Рот незнакомца прикрывала маска из бесцветной ткани, скрывавшая всё кроме глаз.
– Простите, что побеспокоил. Вы тут книги храните? Торгуете ими? Обмениваете на что? – ровно, без всякого хрипа, поинтересовался неизвестный.
– Нет, никогда! Книга здесь… дар людской судьбе! – возмущенно откашляла старушка.
– Ой, извините, не догадался. То есть я могу взять почитать что-нибудь? – еще более смутившись, вопросил человек.
Зинаида Викторовна всматривалась в гостя с подозрением. Её озадачило, что он демонстрировал полную устойчивость к пыльной обстановке. Допустим, кашля и чихания ему удалось избежать благодаря маске… но неизвестный даже глаз не почесывал!
Она медленно кивнула.
– Благодарю! – незнакомец вмиг оказался у дальних, обильно покрытых пылью, стеллажей.
Схватив первую попавшуюся книгу, он быстро пролистал её из конца в конец, выбросив из страниц серое облачко. Не теряя времени, взялся за другую, в мгновение ока выдворив и из неё массу ценных частиц.
Библиотекарь шатко приблизилась, наблюдая, как гость перебирает книжные тома, ничуть не интересуясь их содержанием. Он попросту извлекал наружу пыль, отторгал её с бумажных листов. Присмотревшись, старушка заметила ловкие, почти незаметные, движения его рук – чужак захватывал парящие частицы широкими рукавами, пленяя и удерживая их внутренними пустотами облачения.
– Вы нарушаете библиотечный уклад, – сурово и угрожающе кашлянула Зинаида Викторовна.
– Да? Прошу прощения, я так тороплив. Вот, пожалуй, почитаю, наверняка, интересно – даже не разглядывая, воришка пыли схватил какую-то книгу, – большое Вам спасибо. Я пойду тогда, не буду мешать.
Шаркая, подбирая штанинами пылинки с пола, он двинулся в обход… прямо к большущей, намеренно омертвевшей, груде серого песка. Испугавшись, что чужак пленит рукавом или штаниной её единственного чтеца, Зинаида в пару скачков оказалась рядом, заслонив собой немую кучу.
Незнакомец, будто не понимая в чем дело, наверняка, со смущенной улыбкой под маской, обошёл их, направляясь к выходу. Бросив напоследок "До свидания", он шмыгнул прочь через дверной проход.
Мерная тишина и запылённое безмолвие вернулись в помещение.
Зинаида Викторовна почувствовала, как усталость в её существе сменяется состоянием почти полного бессилия. Слишком долго она не давала отдыха своему чахлому телу, давно уже не обращала внимания на его минимальные потребности.
Обозримый мир расплывался, смешиваясь с гулким шумом в голове. Закашлявшись, библиотекарь всё же смогла собраться и доплестись до размытого пятна входной двери.
Нащупав ручку, Зинаида затворила входной проём, а затем вынуждено вдохнула полный рот пыли... Ей удалось добраться до койки, почерпнув подобие силы в новом приступе кашля.
С большим нежеланием, до сих пор сопротивляясь надобностям тела, она, как подрубленное дерево, рухнула на расплывчатый образ кровати.
Объятья сна в этот раз были более чем шершавые… наждачные, грубые, царапающие виски и границы рассудка. Объяв Зинаиду, сон разорвался на мешанину движущихся картинок и мутных фрагментов.
Мечты… Она не включала их в регламент рабочих суток, заглушала их проявления. И теперь они выкарабкивались с задворок души в текучие области сновидений…
Хранитель. Она сделает из серого увальня хранителя книг и их значений. Только надо будет поработать над его внешним видом, вероятно, немного приодеть… обучить профессии, воспитать в нём бережливость.
Вот он сидит за её столом в ожидании читателей. Кто-то заходит, осматривает стеллажи, перебирает литературу, находит то, что интересует. Пыльный библиотекарь передаёт гостю книгу, ссыпав на неё немного себя, возвращая обложке и листам присущую им серость. Отдаёт раз за разом, пока не рассыпается… но он не рассыпается. Любая пыль в нём обретает книжный, более важный, судьбоносный смысл. И этим значением он существует, вечный, как сама пыль.
…Проём окна расширяется, включая библиотеку в совокупность домов, улиц и проспектов. Но расширение спотыкается об серый силуэт, он отталкивает его и уже улицы, дома и проспекты становятся частью библиотеки…
…Всё расплывается, но не в библиотеке и не перед глазами, а где-то далеко за горизонтом. Массивный оползень размытости пожирает целые земли и города, подобно катку распластывая всё в хаотичную гамму. Он проглатывает и книжную обитель вместе со всеми собраниями томов и её уже умершим, погребенным в пыли телом.
Лишь одно не растворяется во всепожирающей лавине – блёклая хрупкая фигурка из пыльного песка. В её сером сердце бьются книжные судьбы и бумажные мечты.
…Не место тому, что не место…
– Не место тому, что не место, – произносит библиотекарь, колыханием пылинок являя искреннюю суровость.
Воришка в сером одеянии пятится прочь. В его глазах благоговение и ужас. Он трепещет и бросается к выходу, просыпая из полостей одежды мириады похищенных частичек.
…Хлопает дверь, от чего библиотека переворачивается, а потом ещё переворачивается, когда дверь вновь отворяется…
– Здравствуйте Зинаида Викторовна. О, Вы дремлете, извините, не хотел потревожить. Первый раз вижу, чтоб Вы утром спали. Отдыхайте, я на пару слов. Смотрю, прибрались тут немного, пыль в один курган смели.
– Тут недалеко от библиотеки пыльника задержали. Это такие сектанты, в основном на юге города обитающие. Собирают всюду пыль и к себе тащат, в общем-то, дело полезное, но лезут иногда туда, где им не рады или куда лезть не следует. Он, кстати, чем-то напуган был очень, прямо в ужасе…
– Ох, сильно Вы кашляете! И не удивительно, смели бы пыль подальше от кровати! Напишу тут Вам название сиропа от кашля, через дорогу в аптеке есть. Сам бы сходил, да надо везде поспеть ещё. Книги с едой я на пол поставлю, как всегда. До свидания. Я к Вам ещё зайду.
…Призванная неосторожными словами, убивающая буква повисла в помещении. А потом взорвалась, пронзая библиотеку смертоносными копьями, от пола до потолка, от стены до стены, от увальня до книги.
Целая река пыли, текущая через артерии времени через узкое горлышко песочных часов, отсчитывающих года, века и жизнь как таковую.
***
Видеть сны было столь непривычно для Зинаиды Викторовны, что она долго переваливалась из дремоты в сон, из сна в полубодрствование, из знакомой библиотеки в незнакомую. И, падая из одного состояния в другое, она снова и снова истязалась надрывным кашлем.
Она силилась проснуться, но сны, изображая иногда мечтания, неподъёмным грузом тянули назад. Её тело и душа объединились в борьбе с подчинённым рабочему графику рассудком и отняли у него все полномочия. Лишь когда душа вдоволь усладилась сновидениями, а тело посчитало себя хоть малость отдохнувшим – рассудку дали возможность к пробуждению.
Зинаида поднялась с кровати, жмурясь от тусклого света дня. Виденные образы продолжали сбивать её с толку, и возможности полностью погасить их у рассудка не имелось.
Обозлённая на свою слабость, старушка поправила чуть погнувшиеся очки, которые так и не сняла перед сном. Сквозь запылённые стекла она не разглядела, но как-то приметила, что что-то не так. Прокашлявшись, Зинаида вслушалась в вызванные ею отзвуки и вдруг всё поняла.
Увалень пропал.
Старушка вскочила и засеменила вдоль книжных стеллажей, разбрасывая серые облачка с пола. Чтеца нигде не было. Сразу же вспомнился тот воришка. Он его, скорее всего, и выкрал, разорвал на части и засунул в тайники одежды.
Почувствовав в горле перхоту эмоций, она с усилием её проглотила. Может это подступал плач или смех, смешанный с внутренней пылью – в любом случае, это было неуместным, когда существовали трудовые обязанности.
Зинаида Викторовна села за рабочее место, пустым взглядом уставившись в поверхность стола. На нём валялась какая-то бумажка с неизвестным словом – пробежавшись по его буквам, она не обнаружила опасности.
Обрывки снов всё ещё трепыхались, выдавая себя за события прошлого или будущего.
Старушка встрепенулась, увидев на полу пакеты, обыкновенно приносимые госслужащим. Один из них был опрокинут, а рядом лежала раскрытая книга.
Дрожа всем телом, не смея от страха даже кашлянуть или чихнуть, библиотекарь медленно приблизилась и увидела её – ту, что убивает, букву, не знающую жалости. Она пряталась на странице, среди прочих символов, и пыль с неё была оттерта.
Значит, чтец ушёл, она убила его силами ветра или ещё чего, рассеяла на миллионы пылинок. У неё всегда найдется способ расправиться с кем-либо - подтолкнуть в пропасть или прибегнуть к одному из своих бесчисленных орудий.
Не выдержав горечи поражения, Зинаида мучительно закашлялась своими переживаниями. В её душе ещё присутствовали следы мечтаний, ставшие теперь жестокими порезами.
Пошатываясь, она дошла до койки и улеглась, уставившись опустошённым взглядом в стену. Ей требовалось сколько-то неизмеримого времени, чтобы раны души стали шрамами, и можно было вновь вернуться к исполнению обязанностей. Так было всегда, будет и сейчас. И больше она уже не даст поблажек предательски дряхлому телу и склонной к сантиментам душе.
***
Время минуло до момента, когда пыль за спиной старушки зажила как-то по-особенному, даже будто бы коснулась плеча. Несмотря на полное безразличие, она по инерции развернулась.
Напротив, на прежнем месте, стоял увалень, окрепший и почти устойчивый, хоть и побитый веяниями ветра. Серой лапой он протягивал библиотекарю какой-то пузырёк, по виду – из аптеки. Разрыв пыльного рта искривился в намек на улыбку:
– Смотри, что я тебе принёс.
© Хворостов Михаил
© Aldebaran 2021
– Благодарю! – незнакомец вмиг оказался у дальних, обильно покрытых пылью, стеллажей.
Схватив первую попавшуюся книгу, он быстро пролистал её из конца в конец, выбросив из страниц серое облачко. Не теряя времени, взялся за другую, в мгновение ока выдворив и из неё массу ценных частиц.
Библиотекарь шатко приблизилась, наблюдая, как гость перебирает книжные тома, ничуть не интересуясь их содержанием. Он попросту извлекал наружу пыль, отторгал её с бумажных листов. Присмотревшись, старушка заметила ловкие, почти незаметные, движения его рук – чужак захватывал парящие частицы широкими рукавами, пленяя и удерживая их внутренними пустотами облачения.
– Вы нарушаете библиотечный уклад, – сурово и угрожающе кашлянула Зинаида Викторовна.
– Да? Прошу прощения, я так тороплив. Вот, пожалуй, почитаю, наверняка, интересно – даже не разглядывая, воришка пыли схватил какую-то книгу, – большое Вам спасибо. Я пойду тогда, не буду мешать.
Шаркая, подбирая штанинами пылинки с пола, он двинулся в обход… прямо к большущей, намеренно омертвевшей, груде серого песка. Испугавшись, что чужак пленит рукавом или штаниной её единственного чтеца, Зинаида в пару скачков оказалась рядом, заслонив собой немую кучу.
Незнакомец, будто не понимая в чем дело, наверняка, со смущенной улыбкой под маской, обошёл их, направляясь к выходу. Бросив напоследок "До свидания", он шмыгнул прочь через дверной проход.
Мерная тишина и запылённое безмолвие вернулись в помещение.
Зинаида Викторовна почувствовала, как усталость в её существе сменяется состоянием почти полного бессилия. Слишком долго она не давала отдыха своему чахлому телу, давно уже не обращала внимания на его минимальные потребности.
Обозримый мир расплывался, смешиваясь с гулким шумом в голове. Закашлявшись, библиотекарь всё же смогла собраться и доплестись до размытого пятна входной двери.
Нащупав ручку, Зинаида затворила входной проём, а затем вынуждено вдохнула полный рот пыли... Ей удалось добраться до койки, почерпнув подобие силы в новом приступе кашля.
С большим нежеланием, до сих пор сопротивляясь надобностям тела, она, как подрубленное дерево, рухнула на расплывчатый образ кровати.
Объятья сна в этот раз были более чем шершавые… наждачные, грубые, царапающие виски и границы рассудка. Объяв Зинаиду, сон разорвался на мешанину движущихся картинок и мутных фрагментов.
Мечты… Она не включала их в регламент рабочих суток, заглушала их проявления. И теперь они выкарабкивались с задворок души в текучие области сновидений…
Хранитель. Она сделает из серого увальня хранителя книг и их значений. Только надо будет поработать над его внешним видом, вероятно, немного приодеть… обучить профессии, воспитать в нём бережливость.
Вот он сидит за её столом в ожидании читателей. Кто-то заходит, осматривает стеллажи, перебирает литературу, находит то, что интересует. Пыльный библиотекарь передаёт гостю книгу, ссыпав на неё немного себя, возвращая обложке и листам присущую им серость. Отдаёт раз за разом, пока не рассыпается… но он не рассыпается. Любая пыль в нём обретает книжный, более важный, судьбоносный смысл. И этим значением он существует, вечный, как сама пыль.
…Проём окна расширяется, включая библиотеку в совокупность домов, улиц и проспектов. Но расширение спотыкается об серый силуэт, он отталкивает его и уже улицы, дома и проспекты становятся частью библиотеки…
…Всё расплывается, но не в библиотеке и не перед глазами, а где-то далеко за горизонтом. Массивный оползень размытости пожирает целые земли и города, подобно катку распластывая всё в хаотичную гамму. Он проглатывает и книжную обитель вместе со всеми собраниями томов и её уже умершим, погребенным в пыли телом.
Лишь одно не растворяется во всепожирающей лавине – блёклая хрупкая фигурка из пыльного песка. В её сером сердце бьются книжные судьбы и бумажные мечты.
…Не место тому, что не место…
– Не место тому, что не место, – произносит библиотекарь, колыханием пылинок являя искреннюю суровость.
Воришка в сером одеянии пятится прочь. В его глазах благоговение и ужас. Он трепещет и бросается к выходу, просыпая из полостей одежды мириады похищенных частичек.
…Хлопает дверь, от чего библиотека переворачивается, а потом ещё переворачивается, когда дверь вновь отворяется…
– Здравствуйте Зинаида Викторовна. О, Вы дремлете, извините, не хотел потревожить. Первый раз вижу, чтоб Вы утром спали. Отдыхайте, я на пару слов. Смотрю, прибрались тут немного, пыль в один курган смели.
– Тут недалеко от библиотеки пыльника задержали. Это такие сектанты, в основном на юге города обитающие. Собирают всюду пыль и к себе тащат, в общем-то, дело полезное, но лезут иногда туда, где им не рады или куда лезть не следует. Он, кстати, чем-то напуган был очень, прямо в ужасе…
– Ох, сильно Вы кашляете! И не удивительно, смели бы пыль подальше от кровати! Напишу тут Вам название сиропа от кашля, через дорогу в аптеке есть. Сам бы сходил, да надо везде поспеть ещё. Книги с едой я на пол поставлю, как всегда. До свидания. Я к Вам ещё зайду.
…Призванная неосторожными словами, убивающая буква повисла в помещении. А потом взорвалась, пронзая библиотеку смертоносными копьями, от пола до потолка, от стены до стены, от увальня до книги.
Целая река пыли, текущая через артерии времени через узкое горлышко песочных часов, отсчитывающих года, века и жизнь как таковую.
***
Видеть сны было столь непривычно для Зинаиды Викторовны, что она долго переваливалась из дремоты в сон, из сна в полубодрствование, из знакомой библиотеки в незнакомую. И, падая из одного состояния в другое, она снова и снова истязалась надрывным кашлем.
Она силилась проснуться, но сны, изображая иногда мечтания, неподъёмным грузом тянули назад. Её тело и душа объединились в борьбе с подчинённым рабочему графику рассудком и отняли у него все полномочия. Лишь когда душа вдоволь усладилась сновидениями, а тело посчитало себя хоть малость отдохнувшим – рассудку дали возможность к пробуждению.
Зинаида поднялась с кровати, жмурясь от тусклого света дня. Виденные образы продолжали сбивать её с толку, и возможности полностью погасить их у рассудка не имелось.
Обозлённая на свою слабость, старушка поправила чуть погнувшиеся очки, которые так и не сняла перед сном. Сквозь запылённые стекла она не разглядела, но как-то приметила, что что-то не так. Прокашлявшись, Зинаида вслушалась в вызванные ею отзвуки и вдруг всё поняла.
Увалень пропал.
Старушка вскочила и засеменила вдоль книжных стеллажей, разбрасывая серые облачка с пола. Чтеца нигде не было. Сразу же вспомнился тот воришка. Он его, скорее всего, и выкрал, разорвал на части и засунул в тайники одежды.
Почувствовав в горле перхоту эмоций, она с усилием её проглотила. Может это подступал плач или смех, смешанный с внутренней пылью – в любом случае, это было неуместным, когда существовали трудовые обязанности.
Зинаида Викторовна села за рабочее место, пустым взглядом уставившись в поверхность стола. На нём валялась какая-то бумажка с неизвестным словом – пробежавшись по его буквам, она не обнаружила опасности.
Обрывки снов всё ещё трепыхались, выдавая себя за события прошлого или будущего.
Старушка встрепенулась, увидев на полу пакеты, обыкновенно приносимые госслужащим. Один из них был опрокинут, а рядом лежала раскрытая книга.
Дрожа всем телом, не смея от страха даже кашлянуть или чихнуть, библиотекарь медленно приблизилась и увидела её – ту, что убивает, букву, не знающую жалости. Она пряталась на странице, среди прочих символов, и пыль с неё была оттерта.
Значит, чтец ушёл, она убила его силами ветра или ещё чего, рассеяла на миллионы пылинок. У неё всегда найдется способ расправиться с кем-либо - подтолкнуть в пропасть или прибегнуть к одному из своих бесчисленных орудий.
Не выдержав горечи поражения, Зинаида мучительно закашлялась своими переживаниями. В её душе ещё присутствовали следы мечтаний, ставшие теперь жестокими порезами.
Пошатываясь, она дошла до койки и улеглась, уставившись опустошённым взглядом в стену. Ей требовалось сколько-то неизмеримого времени, чтобы раны души стали шрамами, и можно было вновь вернуться к исполнению обязанностей. Так было всегда, будет и сейчас. И больше она уже не даст поблажек предательски дряхлому телу и склонной к сантиментам душе.
***
Время минуло до момента, когда пыль за спиной старушки зажила как-то по-особенному, даже будто бы коснулась плеча. Несмотря на полное безразличие, она по инерции развернулась.
Напротив, на прежнем месте, стоял увалень, окрепший и почти устойчивый, хоть и побитый веяниями ветра. Серой лапой он протягивал библиотекарю какой-то пузырёк, по виду – из аптеки. Разрыв пыльного рта искривился в намек на улыбку:
– Смотри, что я тебе принёс.
© Хворостов Михаил
© Aldebaran 2021
