Каждый будущий день я стараюсь привести к порядку. Планирую дела, предусматриваю нюансы. Решаю, что первостепенно, а что вторично. Просчитываю время, предполагаю ситуации... В моей голове всё организуется безупречно. Всё вовремя и как надо! Да я просто гений в этом вопросе. Жаль, что наступивший день не берёт в расчёт столь умелой работы… События случаются не так, как хотелось бы, а время течёт не так, как исчислено. Меня подводят капризы тела и смущают настроения души. День проходит непредсказуемо и с непонятным итогом. Вновь и вновь. Это утомляет. Я виню себя и обстоятельства. Мне недостало воли разобраться с обнаглевшим бытом!

Но такова уж жизнь – вздохнут многие. И я с ними в целом согласен. Мне очевидна ответственность внутренняя, но понятна непредвиденность внешняя. Хотя порой кажется, что кроме меня и фатума есть нечто еще. Чья-то очень маленькая злонамеренность. Будто бы кто-то неуловимо пакостит, чтобы день гарантировано пошёл под откос. Ворует у меня минутки иногда десятками, залазит в душу, что-то там тихонько скрадывая… Хоп-хоп! И сплошной беспорядок! Ловкий, мерзавец!

Не знаю, повезло мне или нет, но я убедился в его существовании.

Денёк тогда выдался типично беспорядочный. Работа, книги, прогулка, попытка записать мысли на бумагу… Собирался сделать куда больше, но как всегда получилось много меньше. Ко сну пришлось идти неутолённым, опечаленным.

Почистив зубы, я снял потёртые носки. Они уже изрядно износились, оголив большой палец. Стирать мне было не в привычку - куда вернее носить носки пока пригодны, а далее сбрасывать, как старую кожу. Но выкидывать их все-таки жаль, а зашивать нет смысла. Короче говоря, я отправлял их в большую корзину у ванны. Там уже покоилась пара десятков пар. Пусть лежат, авось пригодятся. Не знаю, жилетку из них сшить! Или плащ, или нарукавники тканные… Сначала, правда, придётся всё же постирать, а это тоже не самое приятное дело. Я прибегал к нему всего дважды за три года, и то с трудом и тяготой. Вовсе не потому, что мне якобы нравится грязь и нечистоты. Нет! Скорее мне чужда чистота, или, вернее, "стиранность". Стиральный агрегат сродни плахе. Побывав в моющем комбайне, смешавшись с химией порошков, вещь не становится чистой, как многие полагают… Такой она была лишь изначально, пока не испачкалась. Побывав же в стиральном барабане, вещь оказывается ограблена. Почти "казнена", ведь с неё сдирают всё, чем она успела стать – крадут в угоду мнимой чистоте и лоску. Вот так-то!

Помню, когда у меня возникала стираная одежда, я долго не решался её надевать. Клал куда-нибудь, переносил, убирал. Даже запах тех предметов мне казался инородным. В общем, если очень уж нужно, лучше просто в тазу вещь прополоскать. Так оно как-то милосерднее…

Ладно, моя история не совсем о том.

Войдя в свою комнату, я засмотрелся на свет лампы на столе. Есть у меня такое обыкновение: просто взгляд цепляется, липнет. Думаю при этом о чём-то, вспоминаю, а глаза на искусственный огонёк уставлены. Естественный свет так не привлекает, он скорее даже отталкивает, сетчатку бередит. Впрочем, в лампе нет ничего интересного, лучше её выключить.

Свет потух, я нырнул под одеяло и попытался упокоить мысли. Принялся размышлять про завтра, намечать себе распорядок. Так и уснул… И вот же повезло! Между сегодня и завтра меня посетил любопытнейший сон.

Всюду раскинулись облака, похожие на комья розоватой ваты. А я плыву сквозь эту пелену на корабле – огромной каравелле без парусов. Кроме меня тут нет пассажиров, палуба пуста и почти безмолвна. Хотя нет, у руля сидит капитан – безрукий и безногий скелет в вычурной кривой короне. Он только ворчит, сидя на капитанском стуле, и эти звуки наполняют ветром невидимые паруса. На горизонте уже видны сияющие острова и немеркнущая бухта. Мы непременно достигнем её, миновав расстояния в эту… Вонь, которая сочится сквозь нежность облаков прямо в мирный океан.

Костлявый капитан бросился за борт, обронив корону… Сияющие острова потухли… Мягкие комочки облаков превратились в свалявшиеся власы… На меня уставилось жуткое лицо: белые глазёнки без зрачков и спутанная борода с катышками грязи. Всё это располагалось на кривоватом лице, обтянутом серой потрескавшейся кожей. Оно смотрело на меня, а я на него.

Лишь когда из-под бороды донеслось невнятное ругательство, я догадался, что уже не сплю. Странное существо спрыгнуло на пол, дав мне возможность вдоха. Оказывается, оно сидело на моей груди, слегка давя на рёбра.

Я был настолько шокирован происходящим, что лишь спустя минуту опознал у себя под носом вонючую тряпку. Осторожным движением я снял тряпицу, ощупал и попытался рассмотреть впотьмах. Нет сомнений – это мой протёртый носок! Из корзины! Как он оказался у меня под носом?! Я сжал носок в пальцах, будто надеясь выдавить из него ответы.

Со стороны окна донеслось сварливое бормотание. Повернув голову, я смог разглядеть незваного гостя. Он сидел на подоконнике – маленький человечек в свете луны. У него имелись крохотные ручки и ножки, миниатюрная одёжка из коричневой ткани, а еще колпак на голове, у которого как будто оборвали конусную верхушку. Проворчав еще что-то себе в бороду, незнакомец прошёлся вдоль окна и обратно. Передвигался он на четвереньках, сгорбившись, опираясь на малюсенькие кулачки передних рук. Я, быть может, даже счёл бы гостя милым, если бы минуту назад не глядел в его раздражённое сердитое лицо.

Громко ругнувшись, нежданный визитёр звучно набрал в рот слюны и сплюнул на пол. Ну, это уже хамство! Есть же нормы приличия даже для странных гостей.

– Вы кто? – несмотря на возмущение, голос у меня задрожал.

Коротышка мельком оглянулся и пробурчал:

– Воришка, – потом вновь громко набрал слюны, поразмыслил и сглотнул, – воришка радости.

Страх в моей душе потеснился, уступая место любопытству. Не каждый же день такую невидаль встретишь. Да он, вроде, и не опасный вовсе, мелкий пакостник какой-то, да и только.

–Ты гном? – не буду с ним манерничать, раз и он не особо вежлив.

Воришка выстрелил в меня понурым взглядом, – С гномами не знаюсь… Хотя и в их мирах приворовать не прочь.

Гость изо всех сил нахмурился, едва не задавив веками свои глазёнки. Это должно было выглядеть грозно, но воришка не выдержал напряжения – расслабил лицо и отвернулся, уставившись на почти полную луну.

– Столько стараний и так глупо попасться, – устало заговорил коротыш, – поучал же меня старый Грязепуст не совершать явных шалостей, и вот… Торт мог обойтись и без вишенки, а мне деликатесов захотелось. Всё же сделал уже, но нет! Увидал твой дивный сон и тихую негу… Ну, как тут было удержаться, а?! – он сварливо рассуждал, жалуясь луне.

– Ладно, Огнекрылу уже время подходит, – гость спрыгнул на пол и неспешно побрёл к выходу из комнаты.

– Так… – я не успел и слова сказать, как воришка уже пропал. Уверен, он не доходил до дверного проёма! Исчез, едва мне пришлось моргнуть!

Еще минут десять я разглядывал опустевшую тёмную комнату. В кулаке, как оказалось, у меня был зажат рваный носок. Поспешно отбросив его, я встал, зажёг потолочный свет, вновь поднял носок и растерянно огляделся. Вроде как, всё по-прежнему, словно ко мне и не захаживали потусторонние твари.

Тихой поступью, медленно оглядывая окружение, я двинулся к кухне, зажигая повсюду свет. Мир квартиры ничуть не изменился, детали быта остались на местах. Кажется, наверно… В ходе двухчасового осмотра всех комнат кое-что обнаружилось! Мой телефон нашёлся на полу, за тумбочкой, как будто он туда упал и отключился от удара. Не в первый раз такое, чего уж там. Обыкновенное дело, случается! Только вот в аппарате был будильник, а без него мне на работу не поспеть!

Следовало более тщательно осмотреть все вещи, и я продолжил. Поиски дали результат: отыскался маленький, но очень тугой узелок на шнурках ботинок. Ох, и намучился бы я с ним, если бы наткнулся утром перед работой. У меня случаются узелки на шнурках, не сразу приметные, да. Признаю. Но это уже вторая закавыка! Подозрительно, не правда ли? Вот и я так подумал.

Я ковырялся и рыскал еще долго. Рассматривал вещицы, вспоминая, так или этак они лежали. Выбросил всю еду из холодильника, опасаясь, что воришка её потравил. Проверял замки на двери и окнах.

В итоге забыл про работу и чуть на неё не опоздал! Второпях не сумел развязать узелок на башмаке и попросту скомкал шнурки сбоку. Так и пришлось уйти, растрёпанному и голодному… Мало мне радости осталось.

***

Какой удивительный розарий повстречался мне во сне. Вместо цветов в нём растут люди – разноцветными стеблями, прямо из земли. Они приветственно машут мне руками, искренне радуясь необычайному гостю. А я вовсе и не против прогулки по диковинным местам. Делаю решительный шаг вперёд… Но кривой раскол сверху вниз разбивает вдребезги мои миражи…

Я хватаюсь за болящий нос, рывком выпрыгивая из сна. В сумерках луны на полу покачивается лежащая корзина… Всюду рассыпаны рваные носки. Еще ничего не сообразив, я хватаю корзину и метаю её в темноту, туда, где приметил движение. Гнусный воришка вконец обнаглел! Он бросил корзину с носками в моё спящее лицо!

– Вылезай, гад! – выкрикнул я в полумрак комнаты.

Кажется, в ответ прозвучало вкрадчивое хмыканье, но не уверен… Этот случай произошёл через день после первой встречи с воришкой, и то было лишь начало нашей вражды.

Он не оставлял попыток мне наподличать – скрыто и явно, в ночи и днём! Не мог, наверно, простить, что в отличие от остальных людей, я оказался с ним знаком. Теперь ему было не до шуток! Размеренной дани радостью, взымаемой втихую, отныне стало мало. Воришка шёл ва-банк, желая прибрать всю мою радость без остатка!

Паршивец рассыпал острые кнопки на полу, забивал унитаз туалетной бумагой, приоткрывал дверь холодильника, когда меня не было дома. О, и это не всё! Он воровал у меня сигареты, взбалтывал банки с пивом, а как-то исхитрился загнать мне в окно стаю голубей! И многое другое еще было! А многого не было! Например, на трубе в ванной обнаружились следы зубов. Должно быть, он безуспешно пытался перегрызть её гнилыми зубами.

Изредка я всё-таки наносил ответные удары. Однажды я пошёл в душ, включил воду, но тут вспомнил, что забыл взять новый пузырёк шампуня. Вышел в полотенце, и как раз застал мерзавца на месте преступления! Этот поганец склонился над моей подушкой, вычёсывая из бороды каких-то букашек – толи вшей, толи блох. Он чересчур увлёкся и не заметил меня, к тому же вода шумела. Бесшумно, я возвратился в ванну, переключил смеситель на горячий режим, и наполнил мерный кувшинчик кипятком. Ха-ха! Воришка с визгом подскочил, когда я окатил его горячительным приветом! Будет знать! Правда, потом мне было страшно спать. Мерещилось, что едва я сомкну глаза, паскудник подожжёт мне одеяло. С одной стороны, этого не случилось. У воришки всё же были моральные границы для шалостей. С другой стороны, я поскользнулся с утреца на его слюнях.

Мне приходилось всегда быть настороже и даже во сне ожидать неприятностей. Поначалу это раздражало, порой просто выводило из себя. Думаю, в ту пору воришка уходил от меня с большим наваром. Я плохо спал, был постоянно на нервах, дёрганный и беспокойный. С таким настроем не до радостей… Однако позже всё это превратилось в своего рода состязание. Я начал втягиваться в игру, разбираться в её правилах и уловках. Никогда бы не подумал, но мне открылась в этом спорте специфическая радость! Теперь уже воришка не всегда был в выигрыше!

Как-то раз я одержал победу без участия. Пришёл тогда с работы и слышу гнусавый стон из ванной комнаты. Захожу, зажигаю свет, а там воришка из крана торчит. Он исхитрился застрять носом в отверстии, из которого поступает вода. Даже не знаю, что он в тот раз задумал… Негодяй так и не признался. Вероятно, хотел напустить соплей и козявок в дырку, чтоб я ими руки нечаянно вымыл. Наше состязание длилось так долго, что воришка решался на самые изобретательные трюки. Что ж, вдоволь насмеявшись, я всё-таки попытался помочь ему извлечь нос. Но стоило потянуть, как бедняга начинал неистово верещать и злобно пучить на меня белки глазёнок.

– Ты не так всё делаешь! Нет, дурак! – гнусаво орал разгневанный и ущемлённый воришка, – Плевать! Пусти воду! Напор побольше!

Я выполнил его просьбу: выбил мощной струей воды прямо в раковину. Он злобно гаркнул, спрыгнул на пол, отряхнулся, как собака, и, не поблагодарив, убежал прочь, оставляя после себя мокрые следы…

Но вообще в нашей долгой войне случались и периоды затишья. Мы оба теряли азарт противостояния, уставали и были не прочь побеседовать или просто отдохнуть. В такие моменты воришка не строил козней, а попросту обнаруживал себя на кухонном столе или подоконнике. Когда он располагался на столе, то смотрел на меня пытливо, выжидающе, иногда даже приветствовал. Ему хотелось обыкновенного, почти дружелюбного разговора.

– Ну, чего ты там? – обратился ко мне воришка, когда я вернулся с работы.

– Да ничего. Слушай, а ты только у меня воруешь или много у кого? – мне было интересно.

– Не только у тебя и не только в этом мирке, – он попытался выпрямить скрюченную спину, – я же много где бываю, всякую разную радость повидал и попробовал, – суровый кроха взглянул на меня небрежно, – твоя, кстати, так себе на вкус.

– А чья самая вкусная?

– Хм… – воришка задумался, а когда я нечаянно моргнул, пропал.

– Ты один такой или вас воришек много? – это я уже в другой раз спрашивал.

– Много, но специалистов по радости я больше не встречал. Есть и довольно неприятные типы: те, кто зрение утаскивают, слух или вкус к жизни. Бывают воры смыслов и значений, таких вообще-то даже много. Встречались мне карманники судьбы, грабители времени и взломщики сознаний. Я вот немногое беру, щепотку радости всего лишь, а эти ребята куда опаснее. Так что тебе ещё повезло, что ты со мной пересёкся, а не… Скажем, с угонщиком настроений или похитителем правды.

– И такие бывают?

– Должны быть, как без этого, – пожал плечиками воришка.

Пространный ответ. Но лучше уж такая реплика, чем никакой… Ведь если застаёшь воришку не на столе, а на подоконнике, он и пространными словесами не делится. Сидит себе и смотрит на луну или просто в ночь. Не поворачивается, если пытаешься с ним заговорить. Думаю, я мог бы даже швырнуть в него чем-то, а он бы и не попытался увернуться.

– Расскажи о других мирах, воришка, – вопрошаю я из под одеяла. Он возник у окна внезапно, когда мне уже пора была прилечь.

В ответ следует долгое молчание. Лишь спустя пятнадцать минут коротыш поворачивается в мою сторону и пристально смотрит. Ждёт, что я моргну. Без этого ему не исчезнуть. Как оказалось, он может пропадать, только когда на него не смотрят.

Мы долго таращились друг на друга. У меня слезились и болели глаза, а у воришки тряслись глазные шарики. Похоже, мы опять тогда затеяли глупую дуэль, уступать в которой никто не хотел. Мой соперник решился на коварный ход – он громко набрал в носоглотку всю мокроту, что только возможно, и, вперив в меня взгляд, собрался харкнуть! Я отчаянно прикрылся одеялом, но плевка не последовало… Обхитрил меня, негодник, улетучился, пока было не видно.

– Странное дело, – заговорил я с ним однажды, когда он сидел на столе, – не могу понять, почему ты ко мне прицепился. Только потому, что я тебя в лицо знаю? Или дело всё-таки в радости? Тогда непонятно. У меня её раньше было совсем немного, потом и того меньше, а сейчас, пожалуй что прибавилось. Увлекла меня наша борьба, теперь мне это кажется каким-то весёлым соревнованием, которое даже радует. Так в чём твой барыш?

– Ишь, разоткровенничался, – хмыкнул воришка, – ладно, давай расскажу тебе. Шепну на ушко. Подойди-ка.

Я пригнулся, наивно готовясь услышать суть вопроса. Однако этот вредитель махнул ручонкой по бороде, извергнув в меня горсть насекомых. Поспешно отпрянув, я отряхнулся… Воришки, разумеется, и след простыл. Да ну и ладно! Мне уже и спать пора было.

Беспокойно продремав пару часов, я вновь пробудился от неясной тревоги. Негодяй был тут как тут, сидел себе на подоконнике в потёмках ночи и пялился на луну.

– Расселся тут, –я уже начинал ворчать, как он, – смотри не накроши своими блохами.

Воришка никак не среагировал. В свете луны его лицо казалось древесной корой, старой и потрескавшейся.

– Скоро придёт час и вновь воспарит Огнекрыл, и пламя его коснётся мира сего, – чётко выговорил маленький человечек. Я даже вздрогнул, так как не ожидал от него каких-либо слов. Умолкнув на миг, он продолжил речь… Она лилась благозвучно, завораживающе, в совершенно несвойственных ему интонациях:

Есть среди сонма миров мир причуд и удивлений, впрочем, все миры таковы, но не во всех есть такие причуды и такие удивления.

То мир флоков. От рождения слепых, глухих и онемелых, ничуть не уступающих кому-либо в полноте переживаний и насыщенности чувств. У них есть ноги, руки, крылья и головы, но нет никаких органов чувств за исключением кожи. Они странствуют в полной тьме, сталкиваясь и соприкасаясь, любя и ненавидя, обретаясь и теряясь. Флоки не чувствуют кожей тверди под ногами, потому что её нет, не чувствуют потолка у неба, потому что он отсутствует. Крылья их пребывают в движении даже во сне, оттого они не ведают падений. Бытие их не хаотично и не беспорядочно, ведь в тактильных таинствах флокам открывается бесконечная глубина жизни, о которой прочие лишь гадают. Кто бы мог представить себе жизнь в полной тьме, в абсолютной тишине, в кромешном безмолвии, но она, безусловно, существует в мириадах прикосновений – ласковых, нежных, грубых, любопытных, осторожных, суетливых, усталых, безумных, озадаченных, искренних…

В океане касаний существовали крылья, отличавшиеся исключительной чувствительностью. Они принадлежали флоку, который, как и остальные сородичи, не имел никакого имени, а только специфичность прикосновений. Но это своеобразие сложилось для него в подобие прозвища – Огнекрыл.

Всякий, кто притрагивался к Огнекрылу, вызывал в нём отклик. Хрупкость крыл таила в себе опасность. Он осязал гостя, вникал в его судьбу и тактильный облик. И в месте соприкосновения рождалось раздражение, от которого трепетали крылья. Не флоки возмущали чувственную кожу Огнекрыла, а сама тюрьма осязания, в которой все они заключались. Эта тотальная эмоция, упоительная и страшная, была подобна чувству несправедливости.

Негодование Огнекрыла сеяло смуту на кончиках летательных отростков раз за разом, касание за касанием… Покуда хрупкий флок не вспыхнул гневом! Взорвавшись огненным смерчем, он выжег собственный мир, преобразив его в огонь. Однако флоки не ведали смерти и продолжали жить, как языки пламени, танцующие жгучим чувством.

Выгорая, прожигая миры насквозь, Огнекрыл творил сутки и дни, часы и минуты. Его возмущение пылало на небосклонах солнечными лучами, а его усталость дозволяла ночи царствовать.

А флоки так и жили, как тактильные гости ночью, как язычки огня днём и как стынущая зола вечером…

Окончив песнь, воришка продолжил всматриваться в свет луны. Он словно ожидал аплодисментов – от луны, ночи, сквозняков и звёзд. Не знаю, получил ли он их, но, спрыгнув на пол, сморщенный малыш неспешно утопал из комнаты.

Полежав, я встал и подошёл к окну. Вглядываясь в предрассветные сумерки, мне очень хотелось дождаться, когда воспрянет Огнекрыл…

***

В наших взаимоотношениях с воришкой было много разных любопытный казусов и необыкновенных историй. Некоторые я уже рассказал, а о других хотел бы сейчас поведать…

Я проснулся среди ночи, ощущая скребущую сухость во рту. Встав в одних трусах, отправился на кухню. Что-то скреблось и пыхтело в коридоре, но мне не хотелось придавать этому значения. Наверняка воришка паясничает, ну и пусть себе! Сейчас воды бы глоток, потом буду с его проказами разбираться.

В полутьме кухни я взял бутылку со стола. Быстренько её ощупал, оглядел, как мог, и отпил пару больших глотков. Теперь можно и сигареткой себя побаловать. Взял одну из пачки, вставил меж губ, собрался выйти на балкон… Но меня насторожил шорох позади, он был будто бы многоголосым. Обернувшись, я зажёг свет… Сигарета выпала изо рта, а весь мой полусон разом выветрился.

Я отступил на пару шагов, ошарашенный так, что рот раскрыл. Передо мной у раковины была навалена куча рук и ног! С виду человечьи, пятипалые, с локтями, плечами, коленками... Они не выглядели отсечёнными: не было ни крови, ни кожных лоскутов. Руки и ноги кончались кожаным лубком, словно и на свет они родились как нечто самостоятельное. Некоторые слегка подёргивались, судорожно и слабо.

Я таращился на всё это столь пристально, что не сразу заметил движение в коридоре. Воришка, кто же еще! Вымученно пыхтя, припадая от тяжёлой ноши, он ковылял из тьмы коридора. Злостный шалопай волочил за собой ногу, явно весившую больше него! Тоненькие ручки цепко держались за голень конечности. Она чуть вздрагивала, но уже не сопротивлялась.

– Уф, тяжеленная, зараза, – проворковал воришка как ни в чем не бывало.

Втащив ногу на кухню, он громко выдохнул, утёр ручкой лоб, затем ухватился за ногу, и, описав по воздуху полукруг, забросил её в груду, к остальным. Я по-прежнему стоял как вкопанный, не в силах включить себя в реальность.

Воришка утопал обратно в коридор и через минуту-другую возвратился с новым грузом – здоровенной, волосатой ручищей. Всё тем же лихим замахом, не глядя он зашвырнул обузу на вершину кучи, с которой она скатилась на пол.

– Чего ты рот-то раззявил? – с беззаботной ухмылкой вопросил воришка, – тут всё по делу! Собрал, значит, урожай радости, а к ней и балласт кое-какой получился.

Я продолжал ошалело таращить глаза.

– Ну что ты зенки выпучил? – донёсся насмешливый голос из тьмы коридора, – я же на время взял, к утру верну их по местам.

Воришка приволок очередную руку и с облегчением бросил её на пол. Устало вздохнув, он вытер лобик тыльной стороной чужой ладони, затем поднял крошечный указательный палец и поучающим голосом заявил:

– Ты не подумай чего, им же на пользу это только пойдёт, поверь. А то, знаешь, многие мнят о себе много, мол, всем я хорош и для мира пригож. Думают, весь мир перед ними простёрся и всё сущее в их руках уже от самого сотворения. И тут вдруг раз! Руки нет! Нога запропала! Оригинальный ход? Не до радости тогда и не до довольства. Встревожится тогда человек, призадумается, может, что не центр он бытия.

Забросив ношу к остальным, он деловитой походкой поплёлся обратно, продолжая балаболить. – Знаешь, а ведь есть миры, где изъяны предрешают всё, – внезапно его отдалённый голос стал ярко слышим, будто он стоял рядом. Интонации мелкого насытились красками и рельефом.

…Не было в мире такой силы, что могла устоять перед Бронзовым Королевством – могучей империей, подъявшей весь континент. Ещё в первые времена её основали потомки и наследники Покалеченного Странника – великой сущности, что издревле сражается с тенями хаоса, теряя части себя… Из его отсеченной длани родилась некогда земная твердь, а из выпавшего глаза разлились моря и океаны. Однако только павший язык сотворил беспутные народы, а самый его кончик – Бронзовое Королевство калек.

В сём королевстве лишь тот мог занять высокое положение, кто был изувечен жизнью. Люди полноценные, крепкие здоровьем и плотью, оказывались в самом низу иерархии и ничем не распоряжались. Лишь травмы и ранения возвышали их, но, однако ж, не всякое увечье было благословенно! Умышленное нанесение себе вреда или вред, нанесённый по сговору, считался великим преступлением и кощунством. Только у судьбы, движимой болью Покалеченного Странника, было право наделять людей величием.

Никто не был в силах противостоять Бронзовому Королевству кроме Медного Братства безумств.

Братство не являлось государством, у него даже не имелось своей территории. Скорее это был феномен – феномен особой власти, которую получали повреждённые душой. В Бронзовом Королевстве они были вне закона, за душевные недуги там полагалось изгнание или смерть. Но при всём при этом, движимые непонятными и смутными чувствами, безумцы вели за собой толпы, подтачивая имперскую твердь…

Я стоял с открытым ртом, ожидая финала истории. Но гипнотические речи кончились, и, тряхнув головой, я смахнул с себя всю вовлечённость. Проклятый воришка заболтал меня своими байками! Мне даже не сразу удалось понять, где теперь мои ступни.

Он снова заявился на кухню, втащив за собой огромную… Клешню! Да-да, такую же, как у крабов, правда, размером с людскую ручищу! Его этот факт нисколько не смущал, воришка даже осмелился подмигнуть мне, прежде чем отбросить щелкающую конечность. Ну, это уже слишком! Абсолютная наглость!

Поганец спешно юркнул в коридор, заприметив блеск моих глаз. Рассвирепев, я ухватил какую-то руку, намереваясь отдубасить его до изнеможения. Однако едва я сделал пару шагов… Из тьмы прихожей навстречу вышло чудовище! Оно стояло на двух обнаженных ногах разной величины и грозило мне двумя кулачищами один другого больше! В центре, в условном туловище, к которому вели плечи и бёдра, находился хлипкий человечек, мерзопакостный воришка! Не представляю, как он напялил на свои тонкие ручки и ножки столь крупные фрагменты тел… Но теперь он был куда опаснее, суровее и грозней.

– Ну, и чего скажешь? – вопросил паршивец, с силой ударив кулачищем по стене.

Недолго думая, я развернулся и рванул к балконной двери. Позади грохотал разномастный топот тяжких стоп. Бух, бах, дверь балкона заперта, я снаружи, и два слоя стекла ограждают меня от опасности. Воришка угрожающе хмурился по ту сторону – постучал по стеклу, дескать, отворяй… Ну, нет, в тот момент я и с пятого этажа сигануть готов был!

Он покачался на шатких пятках, развернулся и утопал куда-то… Вот и хорошо, и ладно! Только я всё равно отсюда уходить не стану!

Прислонившись спиной к двери, я сполз задом на порожек. Прохладно здесь… Хоть и лето. Как-никак на мне трусы только. А еще чья-то рука в моих руках. Я всё еще держал её – холодную, мягкую, безжизненную. Женская или мужская? Не знаю! Она не от рода людского! У руки не имелось ногтей совсем. Кожа беспрерывно покрывала окончания пальцев. Также отсутствовали узоры на ладонях, вены и волосы. Чистая плоть, лишь на ребре покрытая сплошной мозолью. У людей таких не бывает точно…

Делать нечего, до раннего утра так и пришлось сидеть, баюкая потустороннюю руку, покуда форточка надо мной не распахнулась.

– Реквизит верни, – высунулась бородатая морда, сморщенная от недовольства.

Без возражений я протянул ему кусок тела. Воришка утащил его в проём окошка и пропал, оставив форточку открытой. Кухня уже опустела: ни рук, ни ног, ни клешней… Уволок всё, гадёныш. Наверно, и вернуться уже пора…

Осторожной поступью на цыпочках я прокрался в кухню. Воришка заявился сию же минуту, возник прямо на столе, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Неужели совесть взыграла?

– Ты, вроде как, о мирах меня расспросить хотел, – он хмурился, глядя в пол, – ладно, расскажу тебе, покажу. Послезавтра же выходной ты? Вот и прогуляемся.

Не дожидаясь пока я моргну, он спрыгнул на пол и зашаркал прочь.

***

– Куда идти-то хоть скажешь? – я уже с полчаса бесцельно бродил по улицам, а мой гид так и не удосужился дать рекомендаций.

– Бреди, шагай, куда вздумается, – глухо пробурчал воришка, – улица сама выведет.

Он расселся внутри рюкзака, который я нёс на плечах, и мне уже, признаться, надоело его таскать. Вшивый малыш обещал поведать о других мирах, но пока помалкивал, изредка пиная меня в спину и сетуя на тряску.

– Кстати, знаешь, что заметил? – я попытался всё же затеять беседу, – Та пара миров, о которых ты рассказывал… Они будто бы отражение нашего, только перевернутое какое-то, обратное. Притом их альтернативность не целая, а лишь в определённых аспектах. В способах чувств – в первом случае, в социальных аспектах – во втором. Да?

– Ну ты фило-о-оф… – протянул воришка, – Допустим, что так. Таких отражений и подобий можно множество обнаружить, если зрение, разум и душу чуток приоткрыть. А представь-ка себе, что есть мир, в котором человек носит бога в кармане. Вот прям всякий в том мирке норовит себе в кармашек своего бога положить. Некоторые в рукаве держат на всякий случай, вдруг пригодится. О, а есть и такие, кому одного мало – целую суму себе набивают. Впечатляюще? Ничуть. Карманные боги велики лишь в глазах своих владельцев.

Я помолчал, размышляя, потом сказал, – Почему-то мне кажется, что ты сейчас соврал. Выдумал это всё…

Воришка так и взвился внутри рюкзака. Возмущённо лягнул меня двумя ногами в спину, – Ты совсем стыд потерял?

– Извини, просто… – я призадумался, глядя на облака, – раньше ты когда другие миры поминал, у тебя голос так чудно менялся. В первый раз он как мелодия был, причём слышал я её не только ушами, но и всеми мурашками на коже. Во второй раз у тебя торжественность в тоне какая-то была, сила и… живость? Не знаю. А сейчас ты просто пробурчал то да сё… Карманные боги там, и кто-то ими играется.

– Да потому что скучнейший мирок! – заявил он так громко, что прохожие обернулись, – Унылое местечко, где каждый мнит себя всемогущим всезнайкой. Ежели у них даже бог в кармане, то и выходит, что дальше своего кармана они не видят. И радость у них такая же мелкая, точно крошки хлебные! Понял?

– Ну, скучный или нескучный, а я бы и на такой мир взглянуть бы не прочь…

Воришка звучно простонал, будто у него ножки вдруг подломились, – Так глаза разуй, любознательный ты наш.

Ну, разул. Вокруг обычная уличная суета. Автомобили, прохожие… Молодой человек в очках, с ухоженной стрижкой и телефоном, ведёт какую-то оживлённую беседу. Далее дама лет пятидесяти. Морщит лоб в раздумьях…

– Тук-тук, – мой пассажир постучал кулачком в позвоночник, – посмотрел и будет тебе, насмотришься еще. Ступай дальше, пока я не пожалел, что в проводники к тебе записался.

– Тоже мне проводник, – это уже я бурчал.

– У меня есть одно важное наблюдение, которым необходимо поделиться, – заговорил воришка спустя пять минут, – все миры нынче, чтоб ты знал, затухающие.

– Это как?

– А вот как-то так. Затухают они! Медленно и неуклонно, иногда вспыхивая, но вскоре вновь теряя свет. Я это давно заметил. И по логике получается, что рано или поздно они окончательно затухнут, исчезнут. Но о таких случаях я и слухов не слыхивал. О рождении миров, да, слышал, хотя никогда и не видел, а чтоб погибали они – нет, даже не выдумал такого никто.

– Странное дело, да. Может, ты мне расскажешь, наконец, о затухающих мирах, а? Вроде как, мы за тем на прогулку и вышли.

– Наберись терпения, юный ученик. Думаю, ты и сам желал бы увидеть миры непосредственно, а не словеса мои слушать.

– Да, конечно! – воодушевлённый, я зашагал вперёд.

– Не тряси ты так! – воришка возмущённо замолотил меня ножками.

Моего энтузиазма хватило на полтора часа бесцельных гуляний, в течение которых ровным счётом ничего не произошло. Какая увлекательная прогулка! С ума сойти! – я не только это подумал, но и язвительным тоном провозгласил.

– А? Что? Кто? – сонно пробормотал воришка.

Потрясающе! Пока я тут ногами об асфальт стучал, этот поганец мило посапывал! Убаюкался малыш в колыбельке на моём горбу!

– Чтоб тебя! Ты там спал всё это время?!

– Не буянь, – ткнулся он пяткой мне в спину, – это по твоему вульгарному разумению я спал, а на деле я завесу приоткрывал.

– Какую ещё завесу?

– А ты остановись, торопыга, поймёшь.

Ну, встал я, и что? Вокруг дома, деревца, столбы… Даже людей нет, какие там завесы! Этот прыщ надо мной потешается!

– Видишь окошко в иномирье?

Нет, ничего я любопытного не видал! Ну, окна в домах есть, люк канализационный задраенный, дверь подъезда… Еще дыра маленькая у основания здания – лазейка в подвалы с выломанной решёткой.

– Верно смотришь, – воришка засуетился в рюкзаке, раздвинул молнию, вылез наружу и спрыгнул на асфальт. Я опасливо огляделся по сторонам, но никого не увидел. Куда все подевались? Словно испарились…

– Вот именно здесь завеса и приоткрыта, загляни же, – он был совершенно спокоен, словно стал невидимкой для всего мира.

– Знаешь, мне начинается казаться… – я сощурился от подозрений, – что вся эта затея – не более чем твой коварный план по изъятию радости. Сначала ты меня приворожил своими сказками, а теперь, наверно, решил вероломно обмануть. Выставить дураком! Чтоб я, разочаровавшись, всю радость растерял, а ты её прикарманил. Так ведь, да?

– Нет, – лицо воришки окаменело, замерло, только мошкара в бороде суетилась, – ты оскорбляешь мои лучшие чувства.

– Извини, не хотел обидеть, – ничего не скажешь, пристыдил он меня. Похоже, малыш был искренен в этот раз, – Короче говоря, мне в дырку лезть?

– Угу, – хмурый кивок.

Эх, была не была. Оглядевшись и убедившись, что вокруг никого нет, я встал на коленки, согнулся и сунул голову в тёмный проём. Мои плечи упёрлись в камень. Увы, за "завесу" у меня одна голова пролазила.

Во тьме подвала горел огонёк сигареты, и ничего более я не мог усмотреть…

– Привет, – осторожное приветствие не помешает.

– Че? – грубый, хриплый ответ.

От неожиданности я дёрнулся и крепко приложился затылком о камень. Затем поспешно вылез наружу, отполз и уселся на асфальт. В голове гудело от удара, но в душе уже зрело возмущение… Не успел я и слова высказать, как воришка бойко затараторил прыткими скачущими интонациями…

Случилось так, что Василий Остапович вышел покурить – обеденный перерыв, как никак, можно и покушать, и папироску подымить. Да вот только не дали ему расслабиться. Выбежал во двор его коллега Борька, взлохмаченный весь, шнурки болтаются… И давай кричать, что аппарат заглох, конвейер простаивает! Срочно! Срочно заняться этим надо! Остапович матернулся в усы, щелчком сигаретку отбросил и побежал скорее за Борькой. А что происходит с отброшенными мелочами? Почти никто не думает! Разве что дети… Многие из них полагают, что козюльки, на пол падшие, еще в полёте растворяются! И ведь они почти правы в некоторых случаях! В мире, понимаешь ли, постоянно падает слишком много мелочей! Так много, что не всем мелочам новое место находится – некоторые мимо миропорядка пролетают. Вот как окурыш тот самый, что Василий Остапович отбросил! Он, бычок этот, провалился куда-то, флок пойми куда! И там, непонятно где, его ротоглаз один подобрал… Слизнул, точнее говоря, ведь у ротоглазов рук не водится, только два языка длиннющих из ротовых глазниц. Пожалел путник тлеющую сигарку и подарил ей вечность. Её самую! Ротоглазы нетленность даровать способны, вот как окурышу этому, который теперь бессрочно горел, дымил, но не убавлялся! Однако и того показалось Ротоглазу мало – на что бедняжке бесконечность веков, коли он не мыслит, не чувствует и даже не называется? Таким вопросом задался добрый путник. Только, увы, сам он таких даров преподнести не мог, надо было их сыскать с окурышем вместе… Так они и отправились скитаться, ища имя, чувства и мысль. Для ротоглазов, чтоб ты знал, время по-особому течёт – на месте встряхивается раз от разу… Проще говоря, у них было не меньше вечности на все эти поиски. При таком раскладе что угодно отыщется… И огрызок сигаретный, уже не огрызок какой-то, а Сигарий Остапович! Есть у него разум, слух, голос и осязание… Даже родословная! Зрения, разве что, нет, так как ротоглазы никогда не считали его чем-то важным. Ну, да и ладно, зато у Сигария есть влечение – желание постигнуть что-нибудь! Ротоглаз ему не отказал, попрощался да и отправил дружка куда-нибудь. Долго потом Сигарий на травке тлел, скучал, пока его молодец один не подобрал. То был один из младшеньких граждан обширной империи Медного Братства безумств. Покрутил малой Сигария, послушал его речи и, ничего не поняв, старшему отнёс. Тот был настолько безумен, что даже имя имел, Бруумом звался. Одноглазый Бруум познакомился с Сигарием, понюхал его дымок, поговорил с ним о космосе, а затем в единственный свой глаз уткнул. Завопил старший и убежал за откровениями. Посидели Сигарий с младшим, помолчали пару суток, а потом и слепой Бруум вернулся, шагая ощупью. Взял старший окурыша, постучал им себя по лбу, понюхал дымок, да и в рот себе забросил. Закричал слепой мудрец, исторг Сигария ртом своим безглазым, отдышался и призадумался. Ввиду того, что мудр был старший и до безумия умён, пришло ему в голову отбросить незнакомца дымного, а тот и рад опять через миры проскользнуть. Много где бывал и побывает ещё храбрый Сигарий, правда стал он слегка сварлив с годами, не нравится ему, когда кто на него зыркает со стороны. Чувствует окурыш это сразу и возмущается вопросом "Чё надо?" или просто "Чё?".

Колдовство истории начало рассеиваться, и я попытался соображать. Наверно, логичным было бы предположить, что всё рассказанное – небылица и пустые россказни. Но я попросту не мог усомниться в услышанном! В бойком голосе резвились такие эмоции, какие не изобразить актёру – только пережить участнику.

Растерявшись, я моргнул.

– Молодой человек, что с вами, – склонившись, озабочено вопросила женщина. Воришки как ни бывало, а я опять в неловкой ситуации…

***

Той ночью я наверняка мог увидеть сны… Думаю, они ко мне уже подступали, когда оглушительный грохот вышвырнул душу из сонного царства! В ушах аж зазвенело! Похоже, на кухне рушилось всё, что только могло!

Кто-то напросился на хорошую трёпку! Я этого воришку за бороду вшивую оттаскаю, чтоб его! Смутьян паршивый!

Надо сказать, за прошедшие месяцы я уже попривык к его выходкам, адаптировался, а потому не слишком-то удивлялся. Однако то, что я увидел на кухне, включив свет, повергло меня в шок! Помещение лежало в руинах – дверцы шкафчиков болтались на петлях или, вырванные, валялись на полу! Два табурета, словно в результате взрыва, разметало кусками в разные стороны! Всюду разбросаны ножи, вилки, осколки посуды и неизвестные мне бутылки!

Посреди разгрома, похрюкивая, стоял беззаботный воришка. Он пошатывался, переминался и клонился с бока на бок. В правой руке он держал за горлышко еще цельную бутылку какой-то дряни… Даже от входа мне чудилась вонь прокисшего портвейна!

Я не мог подобрать слов – людские языки еще не изобрели такой комбинации матерных ругательств! Хотя в тот момент мне бы и не удалось протолкнуть речь сквозь стиснутые зубы, мимо напряженных скул. Закипающая в груди ярость начинала пугать меня самого… Боюсь, дай я ей волю, так бы и придушил мелкого засранца!

– Ты, – малец указал на меня пальцем, скорчив кислую физиономию, – ты ж ничего не понимаешь… вот вообще… – он бурчал, будто набрав полный рот камней.

– Я? – лишь одну букву мне удалось протиснуть сквозь зубы.

– Ага, дуралей… Умничаешь много… А сам? Жир… Жир! Ты жиром заплывший… Дурашка! – поганец хохотнул собственной шутке, – Вот ты о высоком думаешь, а? О чувстве высоком, – тут он ткнулся лицом в пол, но сразу же поднялся, – Не думаешь… Не, куда там… Жир! Жирдяй! Жи-жи… А я чувство высокое постиг… Ты не поймёшь, не-е-е… Жировик! Ты на моих тропах не бывал… Где такие музы! Как та… Ох… Не, ты не видел… Жирок. Жир!

Я даже не пытался понять белиберду, исходящую от маленькой пьяни. Мне хотелось просто с размаху врезать по нему ногой, чтоб он в окно открытое вылетел.

– Жир, жир, жирок, вот твой маленький мирок! – промямлил поганец, разводя руки, – Ты просто ничего не понимаешь, понятно? – задрав голову, он опрокинул в себя всё, что содержалось в бутылке.

– Я? – вновь лишь одна буква.

– Ага, – воришка рыгнул, а затем бросил бутыль мне под ноги.

– ДА Я ТЕБЯ ПО ПОЛУ РАЗМАЖУ, НЕДОМЕРКА КУСОК! – гневный вопль наконец-таки вырвался наружу.

Стёкла простонали звоном, а воришка прищурился, как от сильного порыва ветра. Мошкара из его бороды прыснула в разные стороны. Однако мой крик его ничуть не смутил, и он, гаденько ухмыльнувшись, сказал: «жир. Ты жир».

Флок бы побрал этого коротышку! Стоило мне моргнуть, как у него в руках оказалась новая бутыль зловонной жижи. Я кипел так, что был готов оторвать ему бороду! Это я-то жир? Да я худющий, аж все кости видны! Что несёт этот мелкий полудурок?! Я его по полу разнесу!

В эмоциональном порыве я рванулся в одну из двух своих комнат. Не знаю, наверно, хотел биту схватить, которую мне когда-то подарили. Вот только ждал меня сюрприз! Влетев в комнату, я еле успел затормозить, чтоб не вмазаться в громадную гору компоста! Она громоздилась на разложенном диване… И шевелилась! Тянула ко мне руки, головы, еще какие-то отростки! Я не успел ничегошеньки разглядеть в слабом свете ночи, и не до того, честно признать, было! Вселенский ужас ворвался мне в сердце, объяв былую ярость.

– Мо-о-о-о-а-а-а… – прогудела бесформенная масса, протягивая ко мне руку, точно предлагая её пожать.

Я выпрыгнул назад в коридор, захлопнул дверь и свалил на неё огромный комод, стоявший тут же. Откуда только силы для того взялись, он же тяжеленный!

Отдышавшись, постоянно оборачиваясь, я на цыпочках прошёл в кухню. Воришка валялся под столом, уткнувшись лицом в лужу, на поверхности которой покачивалась опустевшая бутылка.

– Что в моей комнате? Что это? – негромко, опасаясь повышать голос, спросил я.

– Мо-о-о-о-а-а-а… – простонало бородатое тело. Его рука поползла к бутылке, приподнялась, но на полпути обессилено шлёпнулась обратно в лужу.

Ну и вонь источала разлитая бурда! Как он в этом может лежать?! Я осторожно протянул руку и ткнул пальцами воришкин бок – в ответ раздался храп… Сейчас от него никакого толку! А у меня в комнате какое-то чудище, между прочим! Что, если оно под дверь просочится или преграду сдвинет?

Я торопливо вернулся к заваленной двери. Подобрал какие-то грязные тряпки, подоткнул их под дверную щель. Что еще сделать? Не знаю, на комод усесться, чтоб барьер утяжелить. Так и сделал, тут же, да… Новый сюрприз волшебной ночи! Даже два! В комнате напротив, дверь которой я оставил открытой, обнаружились еще два гостя! Первый в центре комнаты – чёрный, и второй в углу – красный. Оба молчуны, оба необыкновенны. Хотя бы ко мне не тянутся, уже хорошо…

Чёрный гость высовывался из пола в центре комнаты. Странная у него чернота была, будто и не цвет это, а некое отсутствие. Вообще, неуверен, что то было одно существо, а не три… Как бы описать… Словно бы абсолютно чёрный человек без глаз, носа и прочего, с беспалыми руками-щупальцами… Вот такой человек, да. Он как будто меж этажами застрял – туловище с ногами внизу остались, а тут, со мной, только голова торчит и две руки. Причем голова с руками раздельно высунуты – толи одно существо, толи нет. Оно иногда передвигалось, цеплялось за паркет чёрными щупальцами и подтягивало голову немножко. Мы не разговаривали, я не знал, о чём и как с ним говорить. К тому же был всё ещё в шоке и в прострации ужаса.

Второй гость не менее странен. Тонкий человечек, точно начерченный в пространстве пятью одинаковыми линиями. Две палочки рук, две ног и одна туловище. Голова его походила на сферу, ровно посередине горизонтально рассеченную. То есть, как бы голова-чаша, а в этой чаше лежал шар с какими-то крошечными туманами. Весь он, кроме шара в голове, светился равномерным красным излучением. Напоминало лампу, а я, как говорилось ранее, неравнодушен к искусственному свету. Красный гость почти не двигался, просто светился, но мне и того хватало, чтобы засматриваться на него минутами и часами. Думаю, он мне помог пережить эту ночь и не сойти с ума!

Я, конечно, не забывал бросать взгляд на чёрного незнакомца, как не забывал и прислушиваться к комнате позади себя - вдруг страшный оползень попытается вырваться наружу… Нужно всегда быть настороже!

Когда уже рассветало, чёрный гость вдруг подобрал своим щупальцем один из моих носков, валявшихся на полу – влез в него ловким единым жестом.

– Пак-пак, я не враг, – заговорил носок, как кукла в цирке.

Мне оставалось только беспомощно взмахнуть рукой, ведь уже не было сил пугаться. К тому моменту я пережил столько потрясений, что воспринимал происходящее как обыкновенный, почти бытовой бред.

Подтягиваясь по полу, чёрный добрался до другого носка, в который тоже скользнуло его щупальце.

– Тук-тук, может, друг? – еще одна ткань заговорила.

Я кивнул, смирившись со скромной ролью в мироздании. Иногда кромешное непонимание оказывается благодатным даром небес…

Носки принялись шептаться о чём-то друг с другом, кивать, потом повернулись в мою сторону, тоже кивнули, после чего чёрный втянулся в пол всеми тремя частями, и пропал. Мою одёжку для ступней он оставил, и на том спасибо!

Что до красного, то он как-то покачнулся, кашлянув или хохотнув, и, развернувшись, вошёл прямо в стену. Моя комната опустела, какая радость! Может, и гора компоста куда-нибудь ушла? Вроде, позади нет шумов, но кто ж знает… Хотя есть тут один знаток!

– Воды… – донёсся со стороны кухни жалобный умирающий стон.

Я ощутил злой азарт. Сейчас повеселюсь! Ха-ха. Жирком потрясу, м?

Не забывая оглядываться на завал, я проследовал на кухню. Воришка по-прежнему валялся в алкогольной луже, самую малость сдвинувшись на бок – теперь он соприкасался с липкой влагой щекой, распластав руки в разные стороны. Похоже, к разлитому пойлу прибавилась исторгнутая рвота, в которой плавали безвременно утопшие вошки.

– ДОБРОЕ УТРО, ЧЕМПИОН! – с максимальной бодростью поприветствовал я воришку.

– Тише… – слабо прохрипел болезный, – Не кричи, прошу…

– Что такое? Лишнего подвыпил, что ли? – поумерив бодрость, я всё же громко продолжал.

В ответ бедолага лишь жалобно застонал, – Воды, прошу…

Водицей освежиться захотел? И где мне её искать среди этих руин?! Ладно, я порыскал среди развалин кухни, заглянул в холодильник. Нет воды питьевой, а чтоб из под крана набрать нужен хоть один целёхонький стаканчик. Ему повезло, такой нашёлся – треснутый, конечно, но выбирать не приходится. Мне, наверно, тоже повезло – раковину балагур таки не сломал.

Увидев, что я набрал воды, воришка, тяжко охая, перевалился на спину. Присев на корточки, мне удалось залить в раскрытый рот содержимое стакана. Несчастный выпивоха закашлялся, но проглотил жидкость. Попросил еще ему добавить – хорошо, не жалко.

Выпив водицы, воришка полежал еще минут десять, стеная и охая. Потом перевернулся, дерзновенно упёрся ручками в мокрый пол и попытался подняться… Не вышло, так и плюхнулся обратно. Что ж, он и раньше не походил на чистюлю, а теперь и вовсе будто из сточных вод выбрался.

– Мне на работу скоро, протрясись уже, пропойца, – голос мой был суров и безжалостен.

Во взгляде горемыки засквозила обида. Ну, а что? Думал, может разнести мне квартиру, а я нянчиться с ним буду?

– Ладно, – буркнул он в пол, продолжая лежать.

– Я никуда не пойду, пока ты этого… Не знаю, монстра не уберёшь отсюда!

– Какого ещё монстра? – воришка заинтересовался, видать, забыл ужё всё.

– В моей комнате какая-то груда бесформенная сидит! Что, не помнишь?!

– А… Ты про Фэнки, зря ты так о нём… Тяжкая у него доля в жизни, – малец вздохнул, пуская в лужу пузыри, – Ладно, пошли.

Он опрокинулся на спину, сделал пару вдохов, а затем… Его ручки и ножки с звучным хрустом переломились в районе локтей и коленок, вывернулись наоборот. Не отрывая спины от пола, он заелозил конечностями – перемещаясь подобно водомерке! Да уж… Что только не повидаешь в жизни.

Я догнал его у заваленной комнаты. Он призывно повёл бровями, намекая на помеху. Придётся ему довериться… Ух, и тяжёлую же тумбу пришлось сдвигать! Впрочем, я подвинул её лишь чуток, чтобы щель в двери образовалось. Пусть туда просачивается, на большее не рискну.

Тягостно пыхтя, бородатая "водомерка" протолкнулась в комнату. Оттуда донеслось какое-то шебуршание и шёпоты, потом мой непутёвый дружок выбрался обратно.

– Он ушёл, и всё же ты мог бы быть и более гостеприимным с Фэнки.

– Ты серьезно?

– Да, – твёрдо ответил воришка, лёжа на спине и глядя в потолок. Его голос волшебным образом переменился, обрёл оттенки грусти и глубокой печали…

Среди множества миров зыблется и крепнет мир сколов. Мир их, как и они сами, существует сразу в двух состояниях – ограниченном и безграничном.

Как правило, народы сколов живут в обширных и обустроенных тюрьмах, где они рождаются и где желают встретить свой конец. Скользкие темницы представляют собой многоэтажные высоченные здания, почти что упирающиеся в небо, но всё же обособленные от него крышей. Прочными стенами стеснены и спасены они от внешнего мира, таящего в себе лишь неумолимый распад. Тюрьмы не одиноки: ветвящимися туннелями, они соединены друг с другом, дабы народы сколов могли вести диалог и даже мигрировать (по строго установленному регламенту).

Фэнки родился в 115-м узилище, в небогатой семье, которая, тем не менее, была благочестива:во всём и всегда следовала установленным правилам и законам. Но Фэнки уже в юном возрасте проявил бунтарские мотивы… Поступал вопреки родительским догмам, не желал следовать всеобщим предписаниям. Будучи юношей, он во всей полноте ощутил скованность скользкого образа жизни. Бесчисленные директивы и инструкции были только лишь средством угнетения. И ведь все это чувствовали, осознавали и понимали! Однако продолжали следовать предначертанным циркулярам.

Фэнки частенько спорил с учителями, требуя обосновать всеобщее заключение! Ему отвечали, приводя философские, физические и юридические аргументы. К сожалению, в глазах Фэнки дисциплина не обрела смысла, а тюрьма оправдания. Лишь одно понял юный скол – темница основана на страхе… Страхе перед тем, что за границами надёжных стен. Но что же это? Разве не сладчайшее из чувств открывается тому, кто вырвался из предписанных рамок? Разве не восхищает до небес преодоление всех мер? Может, к тому и призваны все сколы?

Ответы пришли вместе с печальной участью – за мелкое хищение Фэнки приговорили к двум годам... свободы!

Выдворенный из тюрьмы, растерянный и любопытный, он открытыми глазами взирал на новый мир. В нём не было правил, законов, каких-либо канонов… Лишь беспредельная свобода и своеволие. С невероятным восторгом, с радостным трепетом окунулся Фэнки в потрясающую всевозможность. Здесь существовали любые развлечения, здесь не устанавливали времени суток, здесь не указывали тебе, кто ты есть! Почему сколы так боятся свободы, что почитают её наказанием? Вероятно, они глупы – так полагал приговорённый.

Фэнки не знал, сколько времени прошло, прежде чем он узнал цену свободы. Она расплылась бесформенной кляксой по столу, его собственная ладонь. Подбородок тоже растянулся, словно стекал на пол. Ноги стали тяжёлыми, ватными… Приговорённый скол начал растекаться, обращаться в бесформенный холм телес.

Только теперь он понял, чего опасались сородичи. Лишь теперь догадался, отчего так различны обитатели свободного мира – одни почти сколы, а другие, как аморфные бугры. Фэнки, наконец, узнал вынесенный ему вердикт.

Перетекая по улицам, он видел сотни осужденных, среди которых были даже мёртвые лужи… Те, кто не дождался окончания срока. Как же он сразу всё это не приметил! Почему не увидел толпы приговорённых, непрерывно штурмующих стены тюрем?! Как не заметил, что, теряя форму, они начинают меж собой слипаться? Страшным открытием была для Фэнки Яма Конечности, также именуемая Ямой Бесконечности. В неё сползались осуждённые, утратившие надежду, но не подвижность… Им оставалось только рухнуть в Яму к другим таким же и слиться с ними в неподвижную массу – беспредельную телесность.

Фэнки сполна вкусил свободы и потому он вряд ли мог прожить свой срок. А даже если бы сумел, его отправили бы в Переходный Корпус! Туда, где строгостью и суровыми декретами из бывших осуждённых вновь формируют сколов. Родных и близких он увидел бы нескоро… Неизвестно когда, ведь тут, в краю свободы, нет мер для времени.

Однажды, когда Фэнки в числе прочих штурмовал безразличные и нерушимые заборы темниц, к нему подошло чудное существо, почти что маленький скол. Он назвался воришкой радости и поинтересовался, что тут за мирок и почём нынче радость. Фэнки рассказал ему всё, что только мог, уже смирившись с участью свободных. Воришка пожалел скола и предложил увести его куда-нибудь - в координаты, где действенны другие условности, а свобода не опасна для телес.

Я сидел в задумчивости, чувствуя уколы стыда. Отвлёкся только, когда вспомнил, что уже опаздываю на работу!

– Все твои друзья ушли?

– Погоди, – он принюхался, затем начал с хрустом и пыхтеньем ломаться. Я отвернулся, зрелище, всё же, не из приятных. Теперь воришка вновь имел привычный облик и осанку, разве что мокрый весь был и побитый.

Пошатываясь, он вошёл в другую комнату, ту, где кровать моя. Принюхался, всмотрелся в стену, потоптался на месте… Отошёл в сторону, взял несколько книг у столика, опять приблизился к пустоте у стенки, положил книги, встал на них.

– Эк тебя, дружище, разнесло. Впрочем, и я хорош, – он похлопал воздух, точно там была чья-то спина, – ладно, собираться пора. Я тебя навещу скоро. Пока-пока!

Пустующий воздух остался таким же, как был. Хотя что я в этом понимаю…

– Ну вот, теперь все ушли, – доложился коротышка.

– А что тут за красный стоял в углу и чёрный еще такой, по полу ползал?

– Красный – планеголов один, у них имена меняются постоянно, даже не знаю, как его звать сейчас, рассказать мне о нём нечего, потому что если начну, то и сам свихнуться рискую. Ну а чёрный это… – воришка определённо сказал слово, но в этот момент во всём мире выключился звук.

– Не понял, кто?

Он опять произнёс слово, изгнав на мгновение все звучания. Я даже по губам его не смог ничего понять.

– Ладно, – оставалось лишь бессильно вздохнуть, – из-за чего ты вообще этот балаган устроил? И почему у меня дома?

– Ну… – малютка замялся, поёрзал, – Так, пустяки всякие, не бери в голову. Сантименты одолели немножко, помыслы мимолётные. Пошёл к другу поговорить об этом и, чтоб беседа шла откровеннее, выпили чуток. Потом пошли вместе к другому другу, там ещё… И так далее. В итоге я к тебе заглянуть решил, только, видимо, уже не очень к разговору был расположен. Хм… – он смущённо пошаркал ножкой, – ИЗВИНИ ЗА КАВАРДАК!

Я так удивился нежданной фразе, что моргнул, а ему то и нужно было… Исчез сию секунду.

Ладно, хорошо, надо хотя бы поискать что-нибудь съедобное на кухне – заесть все эти стрессы и тревоги, покурить на балконе. На работу уже так и так опоздал.

Утречко решило подкинуть последнее чудо, на сей раз приятное – кухня выглядела прежней, какой помнилась до пьяного рейда. Вся мебель, посуда, даже крошки на полу… Всё вернулось по своим местам и в целости.

Был бы рад, но радость всю покрали!

***

Наконец-то наступило утро выходного дня. Я курил на балконе, разглядывая тусклые тучки и серый небосвод. Воришка не навещал меня уже три дня с той самой ночи пьяного дебоша. Не сказать, что я успел по нему соскучиться – порой его выкрутасы изрядно треплют нервы.

Мой незваный дружок, кем бы он ни был, всё ж довольно милый парень. Капризный, как ребёнок, при том мудрый, как старец. Противоречивая натура – но, думаю, только по нашим людским меркам. Откуда он родом? Сколько я ни вопрошал, ответа не дождался. Вполне может статься, что у него и вовсе нет родины, то есть зловредный кроха от рожденья абсолютно одинок. Единственный и неповторимый, он бороздит миры, творя пакости и проделки… Может, просто ищет дружбы?

Я потушил окурок об пепельницу, глубоко вдохнул воздух и пошёл на кухню приготовить завтрак…

– Пошли скорее, – воришка возник внезапно, прямо под ногами, – надо идти, пошли, – он ухватил кончик моей штанины и нетерпеливо потянул за собой.

– Что? Кто? – опешив, я и понять-то ничего не мог.

– Пошли, пожалуйста, – в его голосе послышались нотки мольбы, что было очень необычно.

– Ладно-ладно, иду…

Он торопливо засеменил в коридор, призывно завлекая меня правой ручкой. Когда я дошёл до прихожей, торопыга уже забрался в мой рюкзак и теперь понукал меня оттуда, – Ну что ты так долго? Пошли на улицу, скорее!

– Да иду, иду…

Надев рюкзак с затейником внутри, я покинул квартиру и вышел на улицу. У меня не было догадок, что он там замыслил в этот раз…

– И куда идти? Что делать?

– Просто иди! По улице, во дворы, направо или налево. Без разницы, куда чутьё ведёт, – воришке не сиделось, так и вертелся за спиной.

Я попытался внять своему чутью, но оно помалкивало и куда идти не подсказывало. Ну, тогда вперёд пойду, потом сверну направо, потопчусь, осмотрюсь, потом опять направо… В бесцельных блужданиях минуло с полчаса. Мне это всё начинало наскучивать, не говоря уже о том, что я был голоден, да и вообще как-то не настроен на долгие прогулки.

Воришка вылетел из рюкзака, как пробка из бутылки шампанского. Ловко приземлившись на асфальт, он покрутился на месте, почесался, пожевал бороду, сплюнул и задумался… Меня, тем временем, больше беспокоили прохожие, точнее их отсутствие – никого вокруг, даже автомобилей и голубей нигде не видно. В целом мире будто бы остались лишь мы двое!

– Пошли дальше, сейчас расскажу всё… – воришка махнул рукой и неспешно двинулся дальше, ну а я за ним, что еще делать.

– Тут такое дело… Знаешь, я привык гулять по мирам, красть радости и всё такое. Это и работа, и развлечение, и образ жизни. Славная житуха, не жалуюсь. Хотя подлинную отраду для глаз и души в затухающих мирах найти нелегко. Во всяком случае, мне. Но вот тут… – он смущённо потупился, пару шагов молчал, – тут мне открылось нечто новое. Не знаю, как и описать. Какое-то волнующее чувство, за которым следует совсем иной образ жизни. Ну, и мне бы хотелось испробовать, попробовать подобный вариант, узнать… – замялся малыш.

– Скажи проще, ты влюбился? – пустой желудок делал меня раздражительным.

Воришка метнул в меня хмурый взгляд, – ну, допустим, приблизительно, что так.

– А сейчас мы куда идём? Сонеты под балконом петь?

– Ты чего такой вспыльчивый? Мне помощь твоя нужна, – в его словах ощущался привкус просьбы, некой даже беспомощности.

– Извини, голодный просто.

Далее мы шли в тишине, разве что в пузе у меня буркало.

– Куда все делись? Где прохожие, машины… Голуби, наконец?

– Там же, где и были, это мы от них удалились.

– А… – разумеется, я, как всегда, ничего толком не понял, но виду решил не подавать.

На перекрёстке мы завернули направо, прошли вперёд до следующего перекрёстка… И, наконец, кого-то встретили. Целую вереницу путников! Странные человечки ростом в два раза выше воришки, хотя мне до пояса. У них не было ног, ступни начинались почти сразу же из туловища, а руки были довольно длинными, пальцы цепкими. В остальном они походили на людей.

Человечки шли гуськом, выстроившись цепью, один за другим. Их череде не было ни начала, ни конца. Словно то была огромная змея из бесчисленных звеньев, которая сейчас огибала угол дома и уходила в бесконечность горизонта.

Еще деталь! Человечки держались друг за друга. Каждый, вытянув руки вперёд, уверенно стискивал плечи соседа – длина пальцев позволяла надёжный захват, почти замок. Уверен, я бы не смог прорвать их оцепление.

Мы приблизились и остановились метрах в пяти.

– Смотри, вон она, – воришка быстро указал рукой и сразу же отвернулся, наверно, опасаясь, что его заметят.

Я был настолько догадлив, что сразу понял, о ком речь. В цепочке карликов, переваливаясь, шла девушка в белом платьице. Края наряда слегка волочились по земле, пачкались. У неё были очень длинные волосы, почти во весь её рост. Лицо мне показалось лишь мельком, но я заметил большие глаза, бледную кожу.

– Так чего же мы ждём! Дерзай, романтик! – вероятно, воришка ждал от меня ободрений.

– Нет, погоди. У меня план, как покорить её сердце. Нужен акт героизма, чтобы наше знакомство вышло особенным. Разве не так?

– Э-э-э… Да, ты прав, – что мне еще было сказать.

Тишину разрезал невообразимо звучный крик! Наверно, так вопят бешеные вороны, когда бросаются в последний бой! Откуда-то из высей на вереницу коротышек рухнула ужасная птица. Она схватила своими орлиными когтями одного из карликов, потянула вверх… Однако малыш, ничуть не встревоженный попыткой похищения, продолжал держаться за соседа – хищница пыталась его поднять, заодно оторвав от земли еще полдесятка человечков, но такой вес был ей не по силам… Она отпустила жертву, возмущённо гаркнула и отлетела прочь. Коротышки продолжили размеренное шествие, ничуть не взволнованные инцидентом.

– Гадкие птахи, – воришка сплюнул, яростно зачесав бороду.

Пернатое исчадие негодующе било крыльями по воздуху, повиснув немногим выше череды малышей. Это, само собой, была непростая птичка, а очередная причуда иномирья! Существо обладало могучим торсом человека и столь же человеческой головой – суровое, ожесточённое лицо мужчины с кустистыми, нахмуренными бровями. Вместо рук у гадкой птахи имелись сильные крылья, вместо ног орлиные когтистые лапы. В книжках нечто похожее звалось гарпией.

Хищница охотилась не в одиночку: высоко в небе парила еще тройка пернатых. Они перекрикивались между собой, скорее всего, планируя атаку. Но у воришки были свои планы… Трепещите, твари!

– Эти мерзкие птицы постоянно пытаются украсть кого-нибудь из нузлов. Потому им приходится перемещаться цепочками под открытым небом. Я собираюсь преподать урок гнусным пернатым! Хорошенько поколотить одну из них, чтобы предстать героем для моей избранницы. Первая встреча, знакомство – это же самое важное, так? План у меня такой: подождем, пока летучая гадина кинется на нузлов, и атакуем! Ты метнёшь меня прямо в брюхо врага, ну а дальше дело за мной! Раз-раз, и я герой! Укротитель гарпий! Защитник всех коротконогих! Как тебе задумка?

– Ну… Вдруг я промахнусь?

– А ты не промахнись! – воришка был полон энтузиазма, – Я на тебя полагаюсь, мой друг!

Ого, он назвал меня другом! Первый раз от него такое слышу.

– Ладно, теперь скажи, как я тебе? Смахиваю на героя?

Я осмотрел маленького дружка. Ну… Спутанная борода с мошками, мелкие глазки без зрачков, гнилые зубы, потрёпанная одёжка, нелепый колпак на голове, серая кожа с трещинками… Пока я оценивал его героизм, он поковырял в носу, смутился и вытер пальцы о портки. Что тут скажешь…

– Впечатляюще! – вдохновить мальца никогда не лишне.

Насупившись, коротышка подпрыгнул, уцепился за мою правую руку и втёрся спинкой мне в ладонь. Я обхватил его попёрек маленького туловища, повернулся к череде нузлов. Оставалось выжидать, пока наступит момент для атаки. Всё бы ничего, только мелкие насёкомые с его бороды поползли по моей кисти, просочились под рукав. Бр-р-р, гадость…

Хищная птица рванулась на вереницу нузлов, попыталась вырвать себе добычу. Берегись, отродье! Я уже метнул храбрейшего из воришек, сокрушителя пернатых и расхитителя гнёзд! Жаль, что мимо… Мой друг пролетел под крылом птицы и кубарем прокатился по асфальту. Летучая тварь отпустила нузла, бросила взгляд на бородатый клубок на асфальт и с жадным вскриком вцепилась в нашего героя!

Воришка завопил, а хищница взлетела ввысь и устремилась к облакам. Она уже была совсем маленькой в моих глазах, когда я догадался моргнуть…

– Спасибо, удружил, – ворчливо изрёк герой, возникнув позади меня, – Но я на тебя не в обиде. Неудача кое-что прояснила, у моего плана были недостатки, – воришка показал мне свои маленькие ладошки, – Мои руки слишком малы, чтобы уцепиться… Мне нужен твой кулак. Левый.

– Чего? – я растерялся, потому что, по привычке, ничего не понял.

– Кулак. Надену его на левую руку и всыплю вражинам! – он демонстративно сжал кулачок.

Воришка посмотрел мне в глаза. Его брови, лоб и зенки сложились в такую гримасу мольбы, что отказать не представлялось возможным.

– Хорошо, – пришлось смириться со своей ролью в героическом эпосе.

Малец подбежал ко мне, подпрыгнул, и без всякой боли снял левую кисть. Просто отсоединил её, так что я даже и не почувствовал ничего. Оставшийся лубок на левой руке не кровоточил – кожа покрывала его герметичным слоем. Чудеса, да и только!

Воришка, тем временем, надел мою кисть на свою, точно перчатку. Сжал и разжал новые пальцы, махнул моим кулаком по воздуху. Выглядело это странно: как-никак моя пясть была размером с его голову.

К цепи нузлов приблизилась очередная хищница. Я подхватил воришку, взвесил в руке, готовясь к броску. Скоро, скоро! Карающая длань обрушится на род пернатых!

Крылатое зло бросается на жертву, вцепляется в старичка, бредущего позади воришкиной избранницы! В бой! Да прославится в веках и мирах великий воришка, мироборец и птицебой! В атаку, бесстрашный кулак правосудия!

Размахнувшись, я изо всех сил метнул героя в летучую гадину. Он даже успел издать боевой клич, яростный вопль! Свирепый малыш врезался в гарпию! Поразил кулаком прямо в брюхо, отбросил назад и вынудил отпустить добычу. Воришка превратился в боевой ураганчик! Он вертелся, кусался, царапался, цеплялся за птичью шею и наносил удары моим кулаком прямо в рожу! Во все стороны полетели перья и капли крови, а пернатая неистово загалдела!

Ей на помощь подлетела ещё одна хищница, но воришка упредил её действия! Могучим прыжком он перескочил на крыло нового противника и с неукротимым бешенством принялся рвать его зубами! Эта особь оказалась посильнее, ей таки удалось сбросить героя наземь. Злобно каркая, израненные гарпии улетели прочь.

Великий триумф!

Воришка поднялся и отряхнулся. Черты лица он сохранил суровыми, как у бывалого ветерана птичьих войн. Выглядел он, честно говоря, так себе - подбородок в чужой крови, весь в перьях, одно из которых застряло в зубах. Однако избранница обратила не него внимание, что-то тихо сказала… Он пошёл с ней рядом вдоль вереницы нузлов. Славно, славно! Неплохо бы теперь мне кисть вернуть!

Я помахал воришке культёй, один раз, второй… Он заметил, слегка кивнул и убрал свою руку с моим кулаком за спину. Не зная, что делать, мне оставалось лишь повторить жест. Занеся левую руку за спину, я вдруг ощутил боль… Да, кисть вернулась на место. Вся в царапинах и с разбитыми костяшками. Ладно уж, главное, что всё удалось! Думаю, можно уже мне пойти по своим делам.

Я отправился бродить по пустующим улицам. Вскоре возникли автомобили и голуби, а затем и множество прохожих. Возрадуюсь же новому дню! Поесть бы только…

***

С тех пор воришка захаживал ко мне реже, да и пакостил уже не так часто. Совсем, конечно же, он не изжил в себе привычки к гаденьким проделкам, но таково уж его призвание. Шалость ему в радость, а радость он ценит как ничто другое.

Посещал он меня, почти всегда возникая на кухонном столе.

– Сегодня мы посетили… А потом бывали… – без всяких приветствий начинал он тараторить о своём новом житии. Характер воришки заметно изменился: сварливым он само собой остался, но скорее как актёр, которому такую роль присудили. Нет-нет, а случалось, что сквозь извечно хмурую маску просачивалась улыбочка или озорной смешок. С упоением и увлечением умудрённый малыш рассказывал, как путешествовал со своей подругой по разноцветным мирам. Её, кстати, как оказалось, звали Варварой.

Один раз маленький герой навестил меня вместе со своей прекрасной дамой. Привёл её за руку прямо на мой кухонный стол. Пока воришка оживлённо трепался об их приключениях, она просто стояла на столе и улыбалась. У неё было лицо юной девушки, глубокомысленные глаза и всё то же белое платьице. Один из чёрных локонов длинных волос спускался вдоль всей её фигурки, скрывая половину личика. Славная пассия для моего дружка, я за него был искренне рад!

Знакомство с воришкой вдохновило меня вести записи. Я завёл специальную тетрадь в кожаном переплёте – в ней мне хотелось собрать сведенья о мирах, с которыми случилось соприкоснуться. Наверно, это слишком мнительно, но для себя я решил, что буду считать эту тетрадку хроникой – хроникой затухающих миров. В ней нашлось место миру, насквозь пропахшему сигаретным дымом, а также миру, где слышен шёпот рыб. Важно было ничего не упустить!

По мере ведения записей мне открывались мириады измерений. Некоторые я видел лишь мельком и даже не придавал тому раньше значения. Другие пересечены мною вдоль и поперёк. Были и такие, где я прощался с днями и приветствовал ночи. Странные миры… Поросшие углами, трепещущие, раздвоенные и изменчивые… Сколь многое мне было неприметно всего лишь оттого, что душа и разум не знали, как открыться.

Не знаю, для кого я составляю эту хронику. Может статься, что исключительно для самого себя. Думаю, не всякий, прочтя исписанные страницы, догадается, как их читать. Дело, разумеется, не в умственных способностях, а в допустимых человеком возможностях – удивляться, озадачиваться, вникать и принимать загадки без желания всё объяснить. К сожалению, не все подходят к чтению с таким настроем, хотя любой им изначально обладает.

Было бы неплохо, чтобы подобные записи вёл воришка. Но у него нет склонности писать что-либо кроме скверных ругательств. Жаль, у подобного мироходца могла бы получиться целая антология, а не скромная тетрадь.

Помню, я записал пару строк о мире дружелюбных зубов, закончив очерки того дня. Пора было ложиться спать. Именно такое у меня было намеренье, однако воришка, как всегда, не слишком-то интересовался моими пожеланиями.

Уснув и проснувшись, я открыл глаза. Подо мной была мягкая перина, куда более мягкая, чем привычный матрас. Моё тело лежало на розоватом облаке, приятно пружинившим под весом спины. О-хо-хо, придётся отбросить одеяло, встать и оглядеться.

Облачная перина простиралась сколько можно было видеть. Парили тут и другие облачка – лёгкие, словно комья ваты на ветерке. Неподалёку толпились самые невероятные существа, знакомые и не очень. Брезжащий алым планетоголов, черный гость в три отростка, похожие на телесную груду Фэнки… Едва он меня завидел, подполз поближе, как улитка.

– Э-э-э, здравствуйте. Прошу прощения, что был не гостеприимен в тот раз, – извинился я за день пьяного разгула.

– Ничего, дружище, – произнесла голова, вытянувшись из вершины телес, – я и не держал обиды, всё отлично, – он дружелюбно хохотнул, вытянул из плоти руку и хлопнул меня по плечу.

Не имея другой одежды, кроме трусов и одеяла, я набросил одеяльце на плечи, как плащ.

– А что здесь происходит?

– Хах, ну ты даёшь, – Фэнки по-дружески ткнул меня кулаком в плечо, – пришёл, значит, и не знаешь даже, куда? Свадьба это! Малыша нашего. Ладно, еще поболтаем, дружище, – он отполз к остальным гостям.

Вот оно что выходит. Воришка преподнёс сюрприз! Самого его, кстати, видно не было. Тут присутствовали только гости и два десятка беспорядочно стоящих стульев. На них никто не сидел, лишь на одном расположился безрукий и безногий скелет с криво посаженной короной на черепушке. Повернув ко мне пустые глазницы, он клацнул зубами – должно быть, приветствуя.

От одного из стульев поднимался лёгкий дымок. Приблизившись на несколько шагов, я обнаружил, что на сиденье лежит блюдце, а на блюдце курится зажжённая сигаретка.

– Че? – раздражённо вспыхнул огонёк.

– Эм, привет, Сигарий.

– Ну, привет, – окурок в самом деле был натурой раздражительной, как и вещала молва.

Тут присутствовало еще множество гостей… Синий куль, похожий на огромный камень, из которого произрастало здоровенное ухо. Высоченная ромашка на две головы меня выше, у которой имелось лишь два сиротливых лепестка сбоку. Витиеватая спираль, моргающая в пространстве. Суровый рыцарь в бронзовом доспехе, усеянном налётом патины. У него отсутствовала левая рука от самого плеча, а еще была внушительная вмятина на шлеме, отчего поднятое забрало кривилось в сторону. Лицо бронзового воина полнилось решительностью и отвагой. Правой кистью, с которой была снята латная рукавица, он держал за руку чудаковатую девушку в растрепанных кожаных доспехах. Она смотрела на мир с искрами азарта, как увлечённый озорными играми ребёнок. Её короткие волосы стояли торчком, точно наэлектризованные.

Невозможно было не заметить необыкновенного гостя – внешне он походил на огромное древо, покрытое с одной стороны власами. Однако, приглядевшись, я выявил, что древо в основании имеет крупную ступню с пятью пальцами, а волосяной покров стелется отдельно от ствола. Проще говоря, это была исполинская нога и борода, берущие своё основание откуда-то из верхних облаков.

К моей левой щеке подкралась ласковая щекотка. Вздрогнув, я оглянулся на высокую ромашку, только что прошелестевшую своими лепестками по моему лицу. Отступив на пару шагов, я взмахнул рукой и деликатно поклонился, дабы не выглядеть невеждой. Кто знает, из какого мира эта ромашка, и что сулят её жесты. Здесь каждый гость не так уж прост, по моим людским сужденьям.

Что-то плюхнулось мне на плечо, скатившись по одеялу внизу. Это был никто и иной, как хорошо знакомый проныра.

– Я рад, что ты пришёл, – воришка, как заведенный, подпрыгивал передо мной. Не сказал бы, что он приоделся к церемонии: честно говоря, коротышка выглядел как всегда. Пожалуй, даже чуть более растрёпанным.

– Как же иначе, не мог же я пропустить столь дивный день, – мне не удалось состроить торжественной мины, слишком уж всё было неожиданно, – а что это за дуб с бородой?

– Это мой дед Грязепуст, между прочим, – хмуро ответствовал малец, – просто он такой большой, что сюда только бородой да ступнёй умещается.

Ох, неловко получилось. Надо что-нибудь радостное срочно сделать… Может, преподнести воришке подарок свадебный? Но я располагал лишь трусами и одеялом! Однако… Сунув руку в пододеяльник, мне удалось отыскать там завалявшийся носок.

– Держи, друг, с наилучшими пожеланиями, – думаю, теперь у меня получилось напустить на себя помпезности.

Воришка растерялся, трепетно принял от меня дар и растрогано, едва не слезясь, промолвил, – спасибо, друг, от души.

Он деловито снял с головы оборванный колпак, под которым оказался совершенно лыс, сунул его за пазуху, а затем церемониально, с достоинством водрузил мой носок себе на плешь. Вид он приобрел весьма важный, во всяком случае, по собственному мнению.

– Пока есть время, я тебе расскажу одну историю, – заявил воришка. Он кратко оглянулся на рыцаря с дамой, к которым подошёл юноша в простоватой одежде и, возвысив голос до величия эпоса, начал речь…

По протоптанной дороге ехал рыцарь. Его бронзовые недавно выкованные доспехи сияли на солнце, а за спиной висел верный клинок. Бронзовой награды он был удостоен лишь недавно, когда удар о стену смял его шлем, вдавив частично в череп. Мечом же и шлемом воин обладал ещё с юных лет, с той поры, как в схватке с медведем утратил левую руку. Звали его Однорук Мятый Шлем – паладин ордена Покалеченного Странника.

Вслед за бронзовым всадником катилась массивная баллиста, которую толкал верный оруженосец Падди – смышленый мальчишка, познавший пока лишь несколько ссадин, ушибов и пару выбитых зубов. Парнишка искренне восхищался сэром Одноруком, его благородством, отвагой и увечьями.

Рыцарь и его верный ученик стремились вглубь дорожных пересечений, туда, где в центре перепутья притаился злейший из врагов – Медный Дракон, губитель путников и похититель женщин. Угнездившись на пересечении маршрутов, он годами нападал на караваны, кромсая мужчин и пленяя женщин. Безумие делало его неукротимым, а защита Теней – недосягаемым. Медные тесаки разили любого, кто смел к нему приблизиться, и даже стрелу они срезали на подлёте.

Много славных витязей пало от клинков Дракона… Но их печальная судьба не устрашила Однорука и его верного оруженосца. Их укрепляла вера в благородство намеренья и молитва к Покалеченному Страннику.

Еще до заката они достигли самого сердца тьмы, перепутья дорог. Из заброшенной дозорной башни вылетело им на встречу меднодышащее чудовище, безжалостный Дракон, разоритель королевств. Спрыгнул с опалённого коня храбрый Однорук, выхватил меч и бросил противнику вызов. Заблистали медные клинки, взревела погибель путников, рванулась на противников.

Не смутился рыцарь, не растерялся его доблестный оруженосец. Уже приготовил Падди баллисту, а Мятый Шлем уже лёг в её вычурное ложе… Лишь однажды испытывали они грозное орудие, увековечив Однорука Мятым Шлемом и даровав ему новую степень величия и долга.

Рванулась тугая тетива, выбросила бронзового воина навстречу медному исчадью… Единым мигом рассёк бронзовый клинок туловище Дракона, хлынула жидкая медь на землю. Грянуло чудовище наземь, обратилось в пищу Теням ненасытным.

Отправился храбрый Однорук в башню, дабы освободить несчастных пленниц… И была среди благородных дам и простоватых крестьянок одна краса чудаковатая. Глаза её в восторге и растерянности отягощались медью душевной. Безумие сковывало разум девицы, помрачения веяли в дыханье… Смутился Однорук, не осмелился изгнать её или предать смерти, как ему подобало…

Вернулся храбрый рыцарь в столицу, овеянный славой и почётом. Возвратил дам прекрасных к их родным и близким. Но не тронуло его души торжество столицы, ушёл он прочь со своим оруженосцем и отыскал девицу медноглавую. Решил рыцарь освободить её от оков безумных, тенет мучительных. Только не знал, где искать ответов и помощи… На то мысль была у оруженосца верного. Знаком он был с существом волшебным – маленьким гномом, припорошенным медью и умудрённым бронзой… Может, ведал тот, куда им пути свои направить?

Вернувшись из сказа в тело, я посмотрел на довольного воришку, на других гостей. Они будто бы и не слышали прекрасной песни. Наверно, лишь мы с дружком сейчас прошлись по каждому слогу потрясающей легенды.

– Мне пора, – завидев вышедшую из-за облаков Варвару, дружок расцвёл гнилозубой улыбкой

Это был чудесный день, и я не преминул отразить его радость в своей тетради.

Надеюсь, этой радости хватит и тому, кто её украдёт.