Наступил час утренний, и возвысилось светило дня над стольным Солнцеградом. Чем выше оно над городом вставало, тем больше лучей слало на крыши домов и в души горожан. Распаляло солнце крыши, зажигало души, понукало люд городской к делам и заботам дневным. А люди тому и рады! Умываются, кормятся, волосы на головах и бородах причесывают, и уж готовы трудиться да суетиться, чтоб только время под светилом впустую не растерять. Улыбнётся солнышко, глядя на хлопоты детей своих, и выше поднимается, дальше длани тепла простирает.

Издревле такой уклад в Солнцеграде сложился, и не было ещё тучи, способной сей распорядок затмить. Иная хмарь, конечно, могла светило омрачить, но не долгим сроком, почти мимолетным.

Но в то утро ни одной тучки среди облаков не хаживало. С другой стороны смута пришла, по земле могучими ногами подступила. Сотрясая твердь земную, подошёл к городу могучий великан. Столь высок он был ростом, что с княжьим теремом мог лбом равняться, а затылком своим будто бы и до самого неба достать. Заслонила его фигура солнце, прикрыла град от лучей светозарных, и тень ему под стать, громадная, опустилась на ворота и улочки городские.

– Я Буслай, победитель городов! – прогремел исполин гласом трубным. – Многие города я поборол, ни одного поражения от них не потерпел. Солнцеград, твердыня дня! Признаёшь ли ты поражение, или должен я показать тебе силушку свою, дабы вновь утвердиться в титуле первого из всех градоборца!

Притихли улочки, выветрилась с них оживлённость. Растерялись люди, позабыли даже, куда спешили только что. Один князь, градоправитель, не смутился – быстрой чередой приказов всю дружину вооружил и на оборону города двинул.

Меж тем, великан из-за пазухи гигантский молот вытащил и вновь речью загрохотал:
– Что же, так тому быть! Бросаю тебе вызов, стольный Солнцеград, и не миновать тебе поединка!

Грозным шагом направился градоборец прямо к городским воротам. На них уже запоры поставили, против мощных таранов укреплённые, а на стенах сотня воинов луками ощетинилась. Туча стрел на великана пала, и за ней ещё волна остроносая хлынула, и ещё… Но Буслаю, городов победителю, что сотня стрел, что тысяча, что из баллисты снаряд, всё одно – мелочь досадная, которая и внимания не стоит. Падали стрелы поломанные, не единого вреда врагу не причинив.

Добрался гигант до ворот, перешагнуть их мог без труда, но не преминул ударом ноги в щепы разнести. Только едва он в черту города ступил, обрушился на него вал бойцов вооружённых. Хоть и не было на великане никакой брони, одно лишь тряпьё, по размеру ему шитое, разбились об него все клинки, копья и палицы – не то, что коже вражеской урона не нанесли, даже ткани на нём не надорвали.

Но дружина боевая сдаваться не желала, и продолжала натиск, разбиваясь о противника новыми волнами поражения. Буслай бойцам внимания не уделял, только отодвигал их от себя ногами с осторожностью. Зато вот теремам городским от него не поздоровилось! Сбивал великан локтями крыши с домов, коленями стены проламывал, плечами на бок их валил… Хотя и в этом деле, несмотря на беспощадность к граду, берёг разрушитель его обитателей.

Так и дошёл он до самых покоев княжьих, поравнялся с крышей усадьбы бровями хмурыми. Дружина к тому времени уж без сил была, и сам градоправитель, сражению не чуждый, лучшие мечи свои обломал и едва дышал от усталости.

Рыкнул градоборец, взялся за огромный молот, что до того на плече держал, и одним взмахом снёс крышу княжьему дворцу, оголив его нутро пред лучами солнца. Громко застонал город по ветру, всеми ставнями и петлями дверными заскрипел сокрушённо, улочками изогнулся удручённо и жалобно взвыл к небесам, где светило обитало. Оценил Солнцеград силу Буслая и поражение своё пред ним признал.

Хмыкнул на то исполин и двинулся прочь из города побеждённого. Слава градоборца не потерпела ущерба, одолел он очередного супротивника и покидал теперь его стены, как триумфатор. Однако ж на передышку гигант не разменивался, и, едва за врата разбитые вышел, отправился искать нового боя.

Слыхивал он о некоем городе, под сенью луны жившем. Луноградьем прозывалось то поселение и всеми в округе так именовалось, кроме самих жителей того местечка. От Солнцеграда туда дорога была проторенная, широкая, за день-другой и пешим шагом доберешься. Ну, а дальше – как всегда: бросит он вызов противнику и молотом своим над ним победу утвердит.

День шёл Буслай, потом ещё день прошагал. Сыростью повеяло от природы вокруг, небеса серостью скрасились, а солнце в туманной мгле затерялось. Никто не встречался великану на тропе: спешили путники, и даже банды разбойные попрятаться от громового шага. Лишь к вечеру второго дня увидал градоборец плешивого старичка. Расселся тот на камне при дороге и с любопытством на диковинную громадину поглядывал. Впрочем, интерес он свой неумело за плешью спрятать пытался…

– Здравствуй, дедушка! Держу я путь в Луноградье. Скажи, верна ли моя дорога? – пророкотал исполин.

– Что ты бабахаешь, как камнепад, – поморщился старичок, – да, правильно шагаешь, с тропинки не сходи, и попадёшь, куда следует.

– Спасибо! – громыхнул Буслай, всё вокруг дрожью сотрясая.

Двинулся великан дальше, но вдруг показался ему смешок старческий позади. Обернулся градоборец, а старца уж и след простыл. Только курица, чёрная как ночь, в туман убегала, смешливо кудахча.

Пожал Буслай плечами и решил о том не думать. Немало он на своём веку повидал путников на дорогах, всякую чудь небывалую уже встречал.

С давних времён великан с городами в силе состязался. Ещё в юные года они возмущали его своей величиной, как и многое другое. В молодости он и с морями бился, и с горами. Но с морем, сколько ни сражайся, никому верх не одержать, только истомятся борцы поединком, но никто поражения не признает. Горы же было жаль крушить: красивы казались эти громады, особливо в отдалении. Другое дело с городами на бой идти. Сколько Буслай не пытался их оправдать, а всё не выходило. Темницами они ему представлялись, чертогами тюремными, в кои люди с охотой идут, вольного ветра себя лишая. Вот их одолевать, рассудил великан, доброй славы достойно!

Не обманул старый путник великана, увидал тот вскоре и врата, и стены городские. Правда, хлипкой какой-то границей город окружался, с прорехами и провалами. Больше на ограду, что уж век брошена, та стена походила.

Ворота тоже преградой не казались, створки их покосились, а доски букашки изъели. Хотел Буслай речь повести, а затем, привычно, по городским зубам ногою вдарить. Но нежданно калитка входная сама раскрылась, ветром потревоженная. Пожал градоборец плечами, шагнул, как всегда, в черту города, и огласил всем домам в округе:

– Я Буслай, победитель городов! Многие города я поборол, ни одного поражения от них не потерпел. Луноградье, ночи пристанище и луны обитель! Признаёшь ли ты поражение или должен я…

– Чего ты орёшь, как ошалелый?! – перебил великана девичий оклик. Столь тонкий голосок призыв Буслая оборвал, что он даже растерялся.

Малая совсем девочка стояла перед ним в белом платьице, по краям попачканном, босая, с бесчисленными косами, цвет которых никак не узнавался.

– Ты, верзила, всех покойных перебудить вознамерился? Или на тот свет к ним докричаться? – продолжала возмущаться девчушка, угрожающе наступая.

Смутился Буслай пуще прежнего, огляделся по сторонам. Увидал землянки, хижинки и домишки, в которых свечи ютились, однако ж и могилки среди всего этого виднелись.

– Неужто я на кладбище забрёл? – пророкотал градоборец как можно тише.
– А-то куда же! – тряхнула косами девчонка.

– Но я же прямой дорогой шёл, проторенной, от Солнцеграда… Должен был в Луноградье прийти, чтоб одолеть его в честном поединке.

– В Луноградье-то ты пришёл, но только на самую окраину, в земли могильные. Что до дороги, то её тебе, вероятно, колдун наш местный подменил. Шалости у него такие, у балагура старого.

– Как-то не похоже это место на кладбище… – всё ещё тушевался великан, – вон, и дома стоят, и землянки, и хижинки, и свечи горят в некоторых из них.

– Тебе-то что за дело, где усопший покой находит? Пусть почившие и решают, где им место для упокоения – в земле или в доме, при свете али без него, у свечи или под сенью лунной. Коли в Луноградье тебе зачем-то там надо… То вон в том направлении ступай, выйдешь прямиком к главной площади, там уж разберешься, чего и зачем тебе надобно… А покойных не тревожь своими криками громовыми!

– Прости, добрая душа, – откланялся великан, перешагнул через оградку и поспешил, куда ему указали следовать.

Девочка над ним шутки не сыграла, верно всё подсказала. Вскоре оказался градоборец на улочках городских, среди домов и люда прохожего. Горожане на гиганта внимания обращали мало… Как ни грохотал он ступнями по земле, интереса к нему было словно к облачку будничному. Зато дома, будто бы, так и следили за ним. Одни исподлобья подглядывали, другие во все окна таращись. Буслаю даже показалось, что перебегали они с места на место, чтоб на него лишний раз поглазеть. Да и улочки луноградские не из простых были, не прямого устройства – ширились они и сужались, обрывались тупиками и вились вокруг него подобно змеям. И не разберёшь даже, где улочка, где переулочек, а где бульвар с трактом притаились. Повезло великану, что росту он был едва ль не до луны, а то бы заплутать мог, коли бы через крыши не перешагивал.

Помня, как постыдно ошибся недавно, решил Буслай не провозглашать пока своего намерения. Вот когда окажется он на площади главной, там уже можно будет в лицо к противнику обратиться. Площадь – она ж для города, что лик для человека, на неё наступив, всего вернее будешь услышанным.

Вышел, наконец, градоборец на площадь центральную, встал посередине, набрался воздуху и духу, чтоб речь повести… Но оказалось, что где-то с краю он уже на площади простаивает, и сколько не переходил великан с места на место, всё ни туда попадал. Будто насмехаясь над ним, меняла площадь свои контуры и размеры.

Озлился тогда Буслай! Сплюнул наземь не меньше лужи, вытащил молот из-за пазухи и загрохотал призыв:

– Я Буслай, победитель городов! Многие города я поборол, ни одного поражения от них не потерпел. Луноградье, пристанище царицы ночной! Признаёшь ли ты поражение, или должен я показать тебе силушку свою, дабы вновь утвердиться в титуле первого из всех градоборца!

Не прервал никто в этот раз исполина, но и любопытства к нему проявили немного. Оглянулись прохожие некоторые, плечами пожали, будто градоборцы в нём – каждой ночи гости. Окошки приоткрылись, дверки скрипнули, однако ж, и строениями своими, не проявил город настроя боевого. Парнишка какой-то разодетый, разве что, подошёл, и на молот грозный загляделся.

– Слыхал, народ?! Градоборец пожаловал! – закаркал кто-то в самое ухо великана.

Поворотил головой Буслай, да всё не мог успеть усмотреть, что за птица вокруг него вертится. А ворон тот зловредный, меж тем, насмешками продолжал его осыпать, руганью площадной, потом и вовсе помётом в градоборца бросил, чуть бороду ему не попачкал.

Тут уж городов победитель во всю силу обозлился, отмахнулся молотом от вредителя пернатого, да не попал. Сколько ни вращал гигант своё орудие, а всё по мелочи гадкой попасть не мог, слишком уж мал был паскудник и быстр к тому ж. Уронил тогда великан свою кувалду, руками решил вредителя ухватить и перья ему повыщипать. Только вот ворон готов к тому был, и мигом куда-то в тени нырнул, и среди домов укрылся.

Сжал кулачищи Буслай, скрипнул зубами, но оставалось ему лишь рукой махнуть на негодника, не по чину ему было на мелких поганцев размениваться. Хотел уж градоборец молот поднять и с городом свой спор продолжить, да вот пропала его снасть боевая! И парнишки того любопытного, в тряпки замотанного, как не бывало! Обокрала великана парочка проходимцев, среди улочек тёмных привечаемых. А уж град родной их не выдаст, разве что поражение стерпеть ему придётся.

Захлопали дома ставнями, заскрипели дверьми… Не иначе как смеялись они над гигантом незадачливым! Рассвирепел Буслай вконец, аж дыханием раскалился! Прыгнул к ближайшей постройке и собрался ей крышу сорвать, стены разметать… Только домишко, над вид жалкий, оказался ловким – пригнулся, увернулся и по пальцам исполину окошком стукнул.

Зарычал градоборец, ринулся прочие дома крушить, но и те в проворстве друг другу не уступали, всех нападок избежать сумели, а один наглец и вовсе пинка великану дверью отвесил. Тут и улочки к веселью присоединились, завились, исказились, так что у градоборца голова кругом пошла… А стоило ему растеряться, одна из улочек, словно плеть, его по заду хлестнула.

Ярился Буслай от издёвок Луноградья, но поделать ничего не мог. Тогда понял он, что в головную часть город надо разить, с вотчиной градоправителя сразиться! Терем княжий сразу узнавался, луны сиянием он был так и преисполнен. Заревел гигант, понесся напролом на противника, хотел привычным рывком крышу ему оторвать и пополам переломить. Но тот недаром среди домов был за главного, мигом на этаж в землю ушёл, так что ручищи мощные один туман вечерний ухватили.

Распахнул княжий терем двери и окна, а оттуда княжна с челядью высыпали: кто хмельной, кто растрёпанный, кто в одном башмаке, а кто с башмаком на голове. Не выглядел двор правительский воинственно. У кого оружие имелось, тот скорее игрушкой в руках его мнил. От такой прислуги слаженных действий не дождёшься, разве что шалость их какая всех разом увлечёт. И сейчас забавой всем им гость великорослый стался! Зашептались они о нём, разговорились, экая, мол, диковинка пожаловала!

Выступила вперёд княжна, града правительница – удивительной красы девица, юная совсем, недавно лишь зрелости возрастной достигшая. Смерила она великана взглядом от пят до макушки, снизу-вверх и обратно, руки в боки упёрла и заулыбалась, будто с шуткой повстречалась.

– Я Буслай, победитель городов! Многие города я поборол… – повёл было речь разъярённый градоборец.

– Слыхали! Слыхали! – хихикнула высокая особа. – Ещё когда на кладбище ты вопиял! Ветер-то любое эхо у нас тут ловит и мне доносит. Зачем пожаловал, я уж поняла, а вот пол-то у дворца почто оторвать попытался?

– Я крышу снести хотел! Чтоб город ваш силу мою познал и признал!

– Ну, до крыши ты руками своими вряд ли доберешься. Наши хоромы к луне, госпоже местной, полом выходят, а крышей они в почву идут. Таковы палаты у нас, что большей частью в землю тянутся, над землёй же ты не больше чем остов увидишь. Потому сей дом главенствует, что луны сиянием он напитывается, через пол в себя его пускает и дальше лунный свет вниз провожает, чтобы полнилась земля наша блеском матушки ночной – как снаружи, так и внутри! Всюду звёздное небо у нас место находит, даже в недрах земных! – княжна, пока говорила, сама глазами засияла, как парой звёзд.

– Мне до ваших порядков дела нет! – рявкнул Буслай. – Биться хочу! Победы над городом вашим жажду!

– Так поймай! – хохотнула управительница, и со всей прислугой во дворце скрылась.

Взревел Буслай, ринулся вперёд, норовя могучей грудью входной фасад дворцу проломить! Но только в ямку по итогу грохнулся… Скрылся княжий терем в земле, как древесный червь небывалых размеров в неё зарылся, и уже в отдалении, в прорытом им туннеле, лунными бликами мерцал. Градоборца неудачи лишь пуще распалили: без раздумий рванулся он следом за главой городской!

Сколько ни гнался великан за бликами луны, однако ж, всё далее от него они становились. Потом и вовсе не разглядеть их стало, сокрылись они в толще земной. Пришлось Буслаю с твердью в противоборство вступить, крушить почву кулачищами, дабы дальше путь себе сыскать. Но устал уже великан, всё прочнее земля пред ним держалась… Вопреки желанию обернулся градоборец и узнал, что и позади него землица сомкнулась. Оказался богатырь, городов победитель, в западне! Столь глубоко в недрах земных, что даже его мощные плечи под таким весом сгибались. Никуда ему хода не было, и на собственную силушку надежды уж не осталось.

Видать, суждено ему тут, под Луноградьем, сгинуть… Как ни храни он дыхание в груди, а на все века жизни всё равно ни хватит… Ему уж и телом не поворотить было, так сильно земля его стиснула. Оставалось лишь призадуматься, на раздумья-то дыханья не надобно.

Сколько пробыл великан в своих мыслях и оковах тверди, и потом не мог вспомнить! Помнился ему лишь лунный свет, который вдруг прямо сквозь толщу почвенную, в отдалении, засиял… Близился он к нему, стремглав несся, словно выручать торопился. То княжий терем, в западню его заманивший, теперь сам на великана мчал, пока фасадом своим в него не врезался...

Очнулся Буслай уже на площади луноградской, вверх ногами подвешенный.

– Ох, и пришлось же потрудиться нашему палачу, – возникла вдруг княжна у лица градоборца, – высоченную пришлось ему перекладину соорудить и толстенную бечевку сплести, чтоб тебя, приговорённого, за ногу тут повесить. Но ты не переживай! Палач наш – человек добрейший, присмотрит за тобой, не уморишься!

– Зачем меня за ногу вешать? – удручённо вопросил гигант.

– Как зачем! Ты же город наш погромить хотел, разрушения всякие учинить. Вот я и вынесла тебе приговор. Но луна милосердна, а ночь ко всем нежна, потому смертью у нас здесь никого не наказывают. Только подвешивают в назидание. Тебе ещё с пару часов болтаться, пока утро не настанет.

– Ясно, – буркнул градоборец, качаясь на верёвке.

– Пока ты осуждение терпишь, давай беседой развлечёмся. Расскажи, чем тебе наш город не угодил и прочие тоже? Отчего ты ищешь поединка с ними?

– Нас, росляков, немного, – тяжело вздохнул великан, – бродим мы по миру одинокими. Но случается, что встретится великан с великаншей, и родится у них дитятка. Тогда строят для него родители дом, подобно колыбелям вашим, человеческим, и оставляют там до времени. Не покидает его малец, до той поры он в нём заключён, пока ростом и размером стены с крышей не разламывает. Коли освободился росляк от границ жилищных, значит, зрелость обрёл и свободу по миру ходить, призвание себе искать. Одинок каждый из нас в своём выборе, оттого и волен. Вот я и бродил годами, размышляя, для чего рождением призван. Дрался с морями, с горами бился… Однако подлинного противника узрел лишь в городах. Пусть и не растут их обитатели телом, как мои сродники, а всё ж вольность и им необходима. Только стесняют их города, зажимают законами и правилами, и оттого обречены горожане век воли не знавать.

– Пускай, но ведь ты не просто разрушения чинишь, тебе утвердиться над градом потребно, – всплеснула княжна руками.

– Да, потому как не для горожан я свободу ищу, а для себя. Одолев противника, показав над ним свою силу, жаждал я вырасти большей величиной, чем город как таковой, – до шёпота уже Буслай дошёл, совсем голосом пал.

– Ну и где благо в таком призвании? Или смысл значимый? – отмахнулась княжна, – Кроме роста собственного, тебя, выходит, и не волнует ничего. Знаешь, что скажу? Взгляни ввысь, пока висишь, и подумай, сколь много меры в твоих плечах, и так ли уж велико найденное тобой призвание.

Переменилась вдруг княжна лицом, то строга была видом и речью, а тут вдруг опять смешливой стала, развесёлой. Хихикнула без повода, щёлкнула великана по лбу и ушла, пританцовывая.

Вздохнул Буслай, качнулся на верёвке. Уставился он взглядом в звёздное небо, в необъятный простор вокруг луны. Много городов он одолел, а плечами ни до одной звезды не достал. Пусть и видят в нём громаду, но ведь не быть ему никогда ростом вровень с луной и сводом небесным.

Да что там ширь небосклона… Он и пред княжной, юной забавницей, малым себе теперь казался. И, может статься, что не поражение его умалило, а догадки о подлинной мерке вещей. Какую бы прикидку Буслай теперь ни делал, всё не в его пользу выходило.

До самого часа утреннего великан думами тяготился. На горизонте уж солнце показалось, пригрело ему пятки, за ночь помёрзшие. Не озлилось оно на градоборца за его былой разбой в стольном Солнцеграде, не жалело для него тепла. Будь у Буслая молот, он бы тоже светило одарил, отдал бы ему орудие могучее…

Явился палач, великана из петли вытаскивать, а с ним и девчушка та, кладбищенская.

– С добрым утром, верзила, – хмыкнула девочка, – меня в Луноградье никто в прятки переиграть не может. Раз уж ты к нам заявился, посостязаемся?

Встав на ноги, градоборец кивнул. В конце концов, поиски сюда его и привели. Так почему бы их не продолжить?

© Aldebaran 2025.
© Хворостов Михаил.