Иисус взобрался на Лысую гору и оттуда говорил:

– Меня заперли в дурку. Да, Достоевский изобразил меня в тюрьме на Западе. В России это сумасшедший дом. Что я такого сделал? Я поставил себя выше других, чтобы люди стремились ко мне. Меня опустили ниже всего. По закону толпы и по праву животных. Я выкидывал из своей квартиры трупы: старую брежневскую мебель. И книги – все, кроме Евангелия, так как пришли последние времена. Все, помимо самого себя. Так поступают целые государства, выбрасывая старье. И их помещают так же в психиатрические больницы. Армению, Грузию, Украину заперли. Их не отпускает Россия, белая и воздушная, потому что она – ангел и врач, плюс старый бог, мой отец. И так говорил Рыжий перед смертью своей: у него ангелы закручивают руки, потому что они – жлобы.

Люди не понимали его и показывали на него пальцами, некоторые орали:

– Христос – это крест, мы не признаем его без него, он должен быть беден и наг и на этом распят!

Бабки крестились и звали его анафемой и антихристом, возник даже Владимир Соловьев и предложил избить Иисуса, просто показать ему, что такое Россия и с чем ее едят. Но внезапно умер и пошел к себе домой смотреть телевизор и есть пирожки.

Впрочем, Бродский вышел из анонимного общества, собравшегося под горой, и поднял руку Иисуса вверх. Ему захлопал Пастернак и сделал сразу же снимок. Рыжий засвистел и заорал свои стихи, устроил драку, пробил под дых Борису Леонидовичу, бросился наутек, вернулся с быками и стал буровить:

– Ну, какой еще Иисус? Никакой вечности нет, понятно? Покурим «Беломор», ясно? Спиртяга есть, да. Базара нет.

Иосиф усмехнулся и процитировал Рыжего, касаясь черных, хачей, азеров, казахов и прочих.

– И что? – удивился Рыжий.

– Против меня пошел. Я ж сказал, что на Юге любят Христа, так как «сам он беглый», на Севере веруют в Отца.

– «Как в коменданта того острога», – добавил Пастернак, приходя в себя.

– Так получается, – усмехнулся Рыжий, – что я убил себя сам, в стихах, а потом повесил свой труп и пошел бухать дальше.

– Именно так, – кивнул Иосиф.

Борис не то чтобы загрустил, но опечалился очень, нырнул в группу армян и предложил им выпить коньяк «Арарат». Те похлопали его по плечу, без снисхождения, впрочем, и раскинули нарды, устроили мангал и включили рабиз.

Началось интернациональное веселье, забывшее про Христа, поникшего на горе, но вскоре подул ветер забвения, старения и конечности, которая – не бесконечность пространственная, потому и смерть. Людям стало холодно, зябко, они прекратили радостное и стали оглядываться по сторонам. Тогда Иисус произнес:

– Не бойтесь, мои друзья, нужное и правильное слово может победить абсолютно всё. Вот вы чувствуете, что умрете, так объявите войну такому ощущению. Прочтите вслух стих о бессмертии. И вы увидите, что станете сильнее. И ваша убежденность передастся другим. А это уже батальон или армия. Только кулак победит кулак. А в строфе чаще всего четыре строки, как и пальцев, где один особняком – потому что он начало следующего катрена, таящегося, словно айсберг, скрытого под водой, но дающего всю массу и силу. Большой палец – это ссылка на все остальное стихотворение.

Люди как-то больше прислушались к нему, стали внимательнее, настойчивее, кто-то даже похлопал и попросил продолжения речи. Христос на это промолчал, спустился к народу и сказал, что кавказцы, особенно северные, ближе ему. Некоторых это насторожило, но в целом прошло благотворно и цельно, некий чеченец пожал руку Христу и предложил погреться в машине его, потому что стало прохладно. Иисус согласился, но с условием, что их головы не заменят солнца, право которого не следует сразу отнимать. И перед тем, как уйти, надо оставлять такое, что не только заменит тебя, но и превзойдет.

Иисус сказал чеченцу:

– Секс тогда является собой, когда им занимаются не люди, а он сам.

– Сам с собой? Так он есть?

– Можно сказать и так. Вообще смерть, например, это тоже люди, камикадзе, которые ради своей власти убивают других и себя.

– Их надо убить, тогда смерти не будет?

– Нет, она перейдет в других. Надо смерть уничтожить в них.

– Люди – сообщающиеся сосуды, понятно.

К ним подошел уже малость подвыпивший Рыжий и сказал Иисусу и не меньше чеченцу:

– Вот покритиковали меня, конечно, но если бы я не умер и сделал так, как мне указали, то зачем тогда нужен был бы Христос? Низачем. Поэт – это всегда попытка стать богом. А я ушел. Уступил свое место.

Иисус отвечал:

– Я бы принял свое второе или третье место, это без всяких сомнений.

– Точно?

– Думаю, да, как я и был вторым и являюсь таковым многие годы. В этом смысле я армянин.

– Ну, я так и подумал.

– Вы забываете об Аллахе, – молвил чеченец.

– Разве он за болезнь и смерть человека?

– Он противоположность того.

– Таки мы следуем за ним, – согласился с вайнахом Христос.

– Но не надо подменять его собой.

– Всевышний всегда может перейти на ступень более высокую, чем есть: в этом особенность космоса. Человек, как учил Ницше, превосходит себя, как обезьяна до этого, бог поступает так же.

Чеченец не ответил, задумался крепко, Иисус замолчал, Рыжий ушел. Нохчо вскоре промолвил:

– Ницше вместо того, чтобы написать «Бог умер», должен был сказать наоборот: «он стал сверхбогом».

– Именно так. То есть не опускать вниз, а поднимать вверх.

– Очень интересно все это. Если толкуешь о сверхчеловеке, то говори и о сверхбоге. Но безумно много будет противников того, к чему мы пришли.

– В этом вся суть моя.

– А кто ты?

– Я Иисус.

– Но так может каждый сказать.

– И должен. Вопрос не в воскрешении одного человека, а в том, чтобы не умерли все. И это будет исполнением первого пункта.

– Хорошо.

Иисус вышел из авто, забрался снова на вершину и начал, продолжил, вернее, речь:

– Бог есть самоубийство наоборот, и это так выворачивает человека, что поначалу его считают безумным. Умер ли Ницше? Или одиннадцать лет люди наблюдали пустую оболочку, машину, самолет, водитель, пилот которых ушел?

– Конечно, так! – закричали из толпы.

– «Я» человека находится в разуме, и безумен тот, кто покинул себя. Потому сумасшедший дом – стоянка, где стоят машины, или «лежат», в любом случае, речь о том, что они статичны.

– И выписываются те, у кого возвращается хозяин, заводит авто и выезжает из ворот, – громко произнес Пастернак.

– Именно потому психам не дают право водить машину, что они сами авто: это литературный вопрос, тавтологичность, которую избегают.

Появился полицейский, стал выяснять, что происходит, велел расходиться, но люди предложили ему остаться и с ними затусить на горе. Он засомневался, решил вызвать подкрепление и при этом не сделал ничего, съел кусок шашлыка и закусил кинзой. Иисус продолжал:

– Смерть означает отсутствие, а потому вопрос в том, чем мы его заполним. Вполне очевидно, что данную пустоту обязана заполнить собою жизнь. И это сложнее всего, потому что народ не любит богачей и тех, кто имеет две или три квартиры. Но надо просто-напросто объединить пару жилых помещений, так как жизнь и смерть есть соседи. Вторая – пустое помещение, где никто не живет, но хозяин которой смерть.

Христу зааплодировали люди, становящиеся им, сами Иисусы во многом, стали подниматься к нему, обнимать, пожимать руку и похлопывать по плечу. Заиграла громко музыка, и собрание стало танцевать кочари. Вышло солнце будто по заказу, согрело своими лучами, разогнало по жилам кровь. Хорошо стало, в общем, и Иосиф произнес осторожно:

– Облака – дым от сигареты – солнца. Понятна ли моя мысль? Тучи прячут светило, но потому, что дымится и курит оно.

Кавказцы похвалили его, из них выделились азербайджанцы и предложили ему погостить у них.

– Вы же знаменитый поэт? – спросили и утвердили они.

– Немного.

– Так поехали к нам.

– Прямо сейчас?

– Хоть когда.

– Я подумаю, горцы.

– Тут сомневаться не надо, там тепло, свет и юг, очень вкусно и сытно, плюс баранина, тающая во рту.

– Хорошо.

Они выпили вина, очень вкусного и, как понял Иосиф, домашнего, обнялись и спели песню Магомаева «Лучший город земли». Стали говорить тосты, в том числе:

– Жизнь не нужна никому, потому что слишком красива, а смерть выбирают все, так как она доступна. Так будем смелей!

– Закон, государство – робот, рожденный человеком для того, чтобы явиться в свет от него в ответ, быть подобным ему, им самим.

– Смерть мучительна и пугает только потому, что ее нет.

– Говорят, светлый, божественный человек, но он такой потому, что тьму и демонизм другой взял, вытянул на себя.

– Бессмертие не солнце – круг, но его лучи – стрелы: то, что нас убивает, дает нам вечную жизнь. Ну, «LD» и «LM»?

Накатили как следует, подступили к Христу и предложили ему захмелеть вместе с ними. Он согласился. Мельком после глотка заметил:

– Самоубийц нельзя осуждать. Нас к ним влечет. Почему? Потому что они грех, совершаемый смертью, берут на себя. Не позволяют ей запятнать себя еще больше.

Он улыбнулся и сделал скриншот при помощи себя и отправил его на миллионы других устройств – людей, они повторили его, после чего смартфон Иисус предложил опцию снять видео – однако не вовне, но внутрь, и он отправился с миллиардами жителей Земли «В путешествие на край ночи», за которым блеснуло солнце, и начал разгораться не экстра, а интро день.

© Aldebaran 2022.
© Оганес Мартиросян.