Как я стала свидетельницей самоубийства
Полина Музыка
Вне жанра
Я месяц тусовалась в Таиланде, разъезжала по югу страны на поездах и автобусах, ночевала в полицейском участке и сталкивалась с бродягами. Какое-то время я жила в бунгало на Пангане и, взяв у родителей денег на обратный билет, собралась выезжать из страны в Москву. Так я повторно оказалась в Бангкоке и повторно заселилась в самый дешевый хостел города. За неделю пребывания я заплатила меньше тысячи рублей.
В Бангкоке неясно, где находится центр. Я мало где была, по меркам многих путешественников, которых встречала на своем пути, но даже если сравнивать с посещенными городами, Бангкок – самое антицентральное место на планете. Там нет никаких свидетельств центра: ни понимания, где находится ключевой храм, ни какие-то важные улицы, ни рынки, ни че го. Поэтому я просто шлялась по городу, каталась на автобусах нищего класса и кайфовала от того, что меня заносит в разные непонятные уголки Бангкока, где иногда встречаешь ночной рынок, а иногда опасный лишь на первый взгляд закоулок, где огромными семьями за столами восседают тайцы, ужиная после работы.
Мой хостел находился по-прежнему хер знает где, стоил три копейки, и я туда снова заселилась. Представлял он из себя домик-барельеф в стене бесконечных разношерстных зданий, ничем не выделяющийся из бедного, но очень аккуратного антуража тайских улочек, обладающий четырьмя этажами и плющом на стенах. Кровати были маленькие и твердые, в комнатах, как правило, не работал кондиционер, а если работал, находился ушлый индус, беспардонно выключающий его нахуй, от чего вечно все страдали, но сделать ничего не могли.
Почти все время своего путешествия по Таиланду я мучилась от того, что не могла ни с кем завязать мало-мальски приятного знакомства. Была ебанутая Катя, описанная в истории про транс-проститутку, был Рома, хромой диджей-реставратор, был толстый немец, с которым я ходила на свидание, был чудесный одинокий бродяга Пан. Но ни с кем не было связи, не было какого-то контакта в совместном приключении, везде – нудятина и обывательщина, которые я бесконечно пыталась описать в текстах, но получалось плохо, ибо происходящее почти никак не выбивалось из поля повседневного чувствования. А хотелось праздника.
В первое же утро в хостеле я познакомилась с какой-то испаноговорящей парочкой. Они были очень живыми, лучезарными и постоянно, по их рассказам, курили шмаль. С ними я впервые по-настоящему развеселилась за месяц скитаний. Они вели себя крайне деликатно, хихикали над моими шутками, но дальше дружеского флирта дело не заходило, и я так и не получила (в отличие от другого человека из хостела, человека, потерявшего тапки и ходившего босиком) приглашение затусить всем вместе.
В какой-то момент испанцы испарились, испарилась и я, через несколько часов возникнув на лавочке с сигаретой, рядом с хостелом. Мне очень нравилось, что житие в этом месте, да и во всем Таиланде, в целом, очень публичное, не приватное. Что я имею в виду? Я имею в виду, что в силу погоды, климата, температуры, нет какого-то особого ощущения, что ты входишь в здание или выходишь из него. Специфику такого существования подогревает то, что двери в Таиланде, как правило, очень хилые или их вовсе нет. Тут буддизм, тут доверие, тут доброта и тотальное принятие. Люди улыбаются друг другу просто так, от чистого сердца, не имея никакого злого умысла или подъеба внутри, тебе улыбаются и машут просто из-за того, что ты есть, благодарят внутренне за то, что ты, луч этого солнца мира, проснулась. И это потрясающе.
Возвращаясь к хостелу, я сидела и курила одну сигарету за другой, залипала в соцсетях и прерывалась на отбивание от домогательств какого-то полубезумного чувака из Мьянмы, когда вдруг обнаружила, что хостел наполняется полицией. Я сразу подумала о своих испанцах, потому что они прятали шмаль в рюкзаке, и надо было их предупредить о потенциальной облаве. Сидела я спокойно, ждала развития событий. Ну и, конечно, было очень любопытно что же там творится и зачем приехали копы, которых становилось все больше и больше.
Испанцы пришли, я их предупредила, траву они спрятали и начали разведывать обстановку. В какой-то момент леди испанка прибежала ко мне с вытаращенными глазами и сказала, что кто-то в хостеле покончил собой. Стало горячо.
Как выяснилось, постоялец хостела, живший здесь уже очень долго, повесился в туалете на втором этаже. Моя первая мысль была: хоть бы самоубийцей не оказался никто из моих друзей или знакомых здесь, хоть бы самоубийцей был не Пан, хоть бы это вообще оказался тот, с кем я никогда не заговаривала и кого никогда не видела.
Люди шушукались, приехал владелец хостела, менты бегали туда-сюда, приехала скорая. В какой-то момент среди всех полицейских выделился один очень игривый коп: зрелый таец лет 45, лысый, с хитрыми глазами (и это не от того, что они узкие, взгляд просто лукаво блестел). Он привлекал очень много внимания к себе: хохотал, шутил, размахивал руками. Мы сидели с испано-леди и обсуждали всю эту ситуацию, наблюдали за мельтешениями, когда зрелый полицейский подошел к нам, и начал целовать руки моей подруге, очень ловко с ней флиртуя. Меня поразило то, с какой естественностью и куражом он это делал, как было легко воткнуться в это игривое чувствование. Мне сразу захотелось привлечь его внимание, получить свою дозу ласки и флирта.
Я ушла на четвертый этаж в свою комнату. Потом, спускаясь с лестницы минут через десять, увидела, что дверь туалета на втором этаже открыта, там столпились медики и видны очертания человеческого тела под белой простыней на полу. Там же стоял игривый полицейский. У меня не было никаких эротических позывов, единственное, что я хотела узнать – как зовут самоубийцу. Потому что для меня было крайне важно выяснить, не был ли это Пан или кто-то еще из тех, с кем я общалась, не был ли это тот похотливый Мьянмец или другой чувак (я уже знала, что самоубийца – мужчина), с которым я пусть и мельком, но обменивалась парой фраз. Я подошла к копу и спросила на английском, как зовут самоубийцу. Полицейский расплылся в улыбке, поднял руки кверху и начал танцевать, напевая одну единственную фразу «PEOPLE DIIIIEEE PEEEOOOOPLEEE DIE EVERYDAY YOUUU KNOOOW GIIIIRL PEEEEOOOOPLE DIIIIE». Я обалдела. После этого я повторила вопрос. Полицейский достал телефон, что-то в нем открыл и развернул экран ко мне. На экране была фотография трупа молодого парня, висящего в петле, с высунутым огромным фиолетовым языком, с выпущенной изо рта пеной. Полицейский хохотал. Я поняла, что не знаю этого человека, и спустилась вниз.
От пронырливых постояльцев внизу я выяснила, что самоубийцей был мальчик двадцати четырех лет. Он жил один в одноместной комнате хостела, имел биполярное расстройство, пил таблетки, курил много травы и колол очень много кетамина. За 2 дня до самоубийства родители сказали ему, что больше не будут его обеспечивать.
Там же, внизу, я увидела полицейского, беседовавшего с очень трогательной тайской старушкой и рядом стоящим подростком. У меня сразу возникло подозрение, что это мать и брат погибшего. На удивление, я не могла утвердиться в своем подозрении, потому что несмотря на всю суматоху, нервозность всех вокруг, очень ласковые и бережные речи копа (судя по мимике и жестикуляции), старушка и подросток не выражали ровно никаких эмоций.
Я не могла поверить, что это действительно мать и брат самоубийцы, ибо если бы подобное произошло в России, уже были бы вои, крики, слезы, да хоть какие-то эмоции. Здесь эмоций не было.
Мне все-таки удалось утвердиться в подозрении позже, когда карета с полицейскими уезжала, и на задних сидениях все так же невозмутимо сидели та старушка и подросток. На пассажирском месте тачки с семьей самоубийцы восседал зрелый игривый коп. Он долго смотрел на меня, потом открыл окно и начал кричать: «Эй, хочешь стать моей девушкой? Поехали с нами! Садись, не бойся! Да-да (говоря коллеге за рулем), это моя girlfriend! Детка, ты хочешь быть моей girlfriend?». Я невинно хихикала и повторяла «Да-да, конечно, ха-ха-ха». Потом машина полицейских уехала, испарилась и скорая.
Я оказалась в компании постояльцев хостела, там был его работник – хмурый вьетнамец, хозяин хостела, испанские друзья. Хозяин хостела достал откуда-то бутылку перцовой водки SMIRNOFF, тоник и стаканы, начал всем по чуть-чуть разливать. Мы пили, обсуждали водку и ее вкус, и совершенно не углублялись в ситуацию, кроме как вздыхая и протягивая «Yeeeeep…». Люди постепенно рассосались, и мы остались с хмурым вьетнамцем одни.
Я увидела, что в руках в этого персонажа какой-то блестящий предмет, который он вертел в разные стороны, рассматривал, а потом и показал мне. Это были очки, квадратные по форме rayban, с треснутым левым стеклом и с обмотанной скотчем душкой. Вьетнамец расплылся в улыбке и сказал: «Это очки того парня… ну, того…», и жестом изобразил петлю на шее. Я взяла очки, повертела их, понюхала, посмотрела сквозь стекло. А потом надела.
Я думала о том, что это какой-то правильный жест – будучи настолько безразличной к страданиям, не испытывая ничего, попробовать, как в дешевом фильме, надеть аксессуар самоубийцы, чтобы, согласно грамотно выстроенной драме, почувствовать мир этого парня, посмотреть его глазами. Вьетнамец ржал и изображал петлю на шее, высовывал язык как на той фотографии и подбадривал «Да-да, look look through them». Я ничего не испытывала, хоть очень надеялась, и буквально пообещала себе, что обязательно вычленю из этого «просмотра сквозь» хоть какое-то специфическое событие внутри себя. Но ничего не произошло. Я сняла очки, подумала о проклятьях, ушла на четвертый этаж на свою кровать, сделала селфи, будто я мертвая, и потом долго-долго просто смотрела в открытое рядом со шконкой окно. Все-таки повеситься в туалете самого дешевого хостела Бангкока – это пиздец.
© Aldebaran 2023.
© Полина Музыка.
В Бангкоке неясно, где находится центр. Я мало где была, по меркам многих путешественников, которых встречала на своем пути, но даже если сравнивать с посещенными городами, Бангкок – самое антицентральное место на планете. Там нет никаких свидетельств центра: ни понимания, где находится ключевой храм, ни какие-то важные улицы, ни рынки, ни че го. Поэтому я просто шлялась по городу, каталась на автобусах нищего класса и кайфовала от того, что меня заносит в разные непонятные уголки Бангкока, где иногда встречаешь ночной рынок, а иногда опасный лишь на первый взгляд закоулок, где огромными семьями за столами восседают тайцы, ужиная после работы.
Мой хостел находился по-прежнему хер знает где, стоил три копейки, и я туда снова заселилась. Представлял он из себя домик-барельеф в стене бесконечных разношерстных зданий, ничем не выделяющийся из бедного, но очень аккуратного антуража тайских улочек, обладающий четырьмя этажами и плющом на стенах. Кровати были маленькие и твердые, в комнатах, как правило, не работал кондиционер, а если работал, находился ушлый индус, беспардонно выключающий его нахуй, от чего вечно все страдали, но сделать ничего не могли.
Почти все время своего путешествия по Таиланду я мучилась от того, что не могла ни с кем завязать мало-мальски приятного знакомства. Была ебанутая Катя, описанная в истории про транс-проститутку, был Рома, хромой диджей-реставратор, был толстый немец, с которым я ходила на свидание, был чудесный одинокий бродяга Пан. Но ни с кем не было связи, не было какого-то контакта в совместном приключении, везде – нудятина и обывательщина, которые я бесконечно пыталась описать в текстах, но получалось плохо, ибо происходящее почти никак не выбивалось из поля повседневного чувствования. А хотелось праздника.
В первое же утро в хостеле я познакомилась с какой-то испаноговорящей парочкой. Они были очень живыми, лучезарными и постоянно, по их рассказам, курили шмаль. С ними я впервые по-настоящему развеселилась за месяц скитаний. Они вели себя крайне деликатно, хихикали над моими шутками, но дальше дружеского флирта дело не заходило, и я так и не получила (в отличие от другого человека из хостела, человека, потерявшего тапки и ходившего босиком) приглашение затусить всем вместе.
В какой-то момент испанцы испарились, испарилась и я, через несколько часов возникнув на лавочке с сигаретой, рядом с хостелом. Мне очень нравилось, что житие в этом месте, да и во всем Таиланде, в целом, очень публичное, не приватное. Что я имею в виду? Я имею в виду, что в силу погоды, климата, температуры, нет какого-то особого ощущения, что ты входишь в здание или выходишь из него. Специфику такого существования подогревает то, что двери в Таиланде, как правило, очень хилые или их вовсе нет. Тут буддизм, тут доверие, тут доброта и тотальное принятие. Люди улыбаются друг другу просто так, от чистого сердца, не имея никакого злого умысла или подъеба внутри, тебе улыбаются и машут просто из-за того, что ты есть, благодарят внутренне за то, что ты, луч этого солнца мира, проснулась. И это потрясающе.
Возвращаясь к хостелу, я сидела и курила одну сигарету за другой, залипала в соцсетях и прерывалась на отбивание от домогательств какого-то полубезумного чувака из Мьянмы, когда вдруг обнаружила, что хостел наполняется полицией. Я сразу подумала о своих испанцах, потому что они прятали шмаль в рюкзаке, и надо было их предупредить о потенциальной облаве. Сидела я спокойно, ждала развития событий. Ну и, конечно, было очень любопытно что же там творится и зачем приехали копы, которых становилось все больше и больше.
Испанцы пришли, я их предупредила, траву они спрятали и начали разведывать обстановку. В какой-то момент леди испанка прибежала ко мне с вытаращенными глазами и сказала, что кто-то в хостеле покончил собой. Стало горячо.
Как выяснилось, постоялец хостела, живший здесь уже очень долго, повесился в туалете на втором этаже. Моя первая мысль была: хоть бы самоубийцей не оказался никто из моих друзей или знакомых здесь, хоть бы самоубийцей был не Пан, хоть бы это вообще оказался тот, с кем я никогда не заговаривала и кого никогда не видела.
Люди шушукались, приехал владелец хостела, менты бегали туда-сюда, приехала скорая. В какой-то момент среди всех полицейских выделился один очень игривый коп: зрелый таец лет 45, лысый, с хитрыми глазами (и это не от того, что они узкие, взгляд просто лукаво блестел). Он привлекал очень много внимания к себе: хохотал, шутил, размахивал руками. Мы сидели с испано-леди и обсуждали всю эту ситуацию, наблюдали за мельтешениями, когда зрелый полицейский подошел к нам, и начал целовать руки моей подруге, очень ловко с ней флиртуя. Меня поразило то, с какой естественностью и куражом он это делал, как было легко воткнуться в это игривое чувствование. Мне сразу захотелось привлечь его внимание, получить свою дозу ласки и флирта.
Я ушла на четвертый этаж в свою комнату. Потом, спускаясь с лестницы минут через десять, увидела, что дверь туалета на втором этаже открыта, там столпились медики и видны очертания человеческого тела под белой простыней на полу. Там же стоял игривый полицейский. У меня не было никаких эротических позывов, единственное, что я хотела узнать – как зовут самоубийцу. Потому что для меня было крайне важно выяснить, не был ли это Пан или кто-то еще из тех, с кем я общалась, не был ли это тот похотливый Мьянмец или другой чувак (я уже знала, что самоубийца – мужчина), с которым я пусть и мельком, но обменивалась парой фраз. Я подошла к копу и спросила на английском, как зовут самоубийцу. Полицейский расплылся в улыбке, поднял руки кверху и начал танцевать, напевая одну единственную фразу «PEOPLE DIIIIEEE PEEEOOOOPLEEE DIE EVERYDAY YOUUU KNOOOW GIIIIRL PEEEEOOOOPLE DIIIIE». Я обалдела. После этого я повторила вопрос. Полицейский достал телефон, что-то в нем открыл и развернул экран ко мне. На экране была фотография трупа молодого парня, висящего в петле, с высунутым огромным фиолетовым языком, с выпущенной изо рта пеной. Полицейский хохотал. Я поняла, что не знаю этого человека, и спустилась вниз.
От пронырливых постояльцев внизу я выяснила, что самоубийцей был мальчик двадцати четырех лет. Он жил один в одноместной комнате хостела, имел биполярное расстройство, пил таблетки, курил много травы и колол очень много кетамина. За 2 дня до самоубийства родители сказали ему, что больше не будут его обеспечивать.
Там же, внизу, я увидела полицейского, беседовавшего с очень трогательной тайской старушкой и рядом стоящим подростком. У меня сразу возникло подозрение, что это мать и брат погибшего. На удивление, я не могла утвердиться в своем подозрении, потому что несмотря на всю суматоху, нервозность всех вокруг, очень ласковые и бережные речи копа (судя по мимике и жестикуляции), старушка и подросток не выражали ровно никаких эмоций.
Я не могла поверить, что это действительно мать и брат самоубийцы, ибо если бы подобное произошло в России, уже были бы вои, крики, слезы, да хоть какие-то эмоции. Здесь эмоций не было.
Мне все-таки удалось утвердиться в подозрении позже, когда карета с полицейскими уезжала, и на задних сидениях все так же невозмутимо сидели та старушка и подросток. На пассажирском месте тачки с семьей самоубийцы восседал зрелый игривый коп. Он долго смотрел на меня, потом открыл окно и начал кричать: «Эй, хочешь стать моей девушкой? Поехали с нами! Садись, не бойся! Да-да (говоря коллеге за рулем), это моя girlfriend! Детка, ты хочешь быть моей girlfriend?». Я невинно хихикала и повторяла «Да-да, конечно, ха-ха-ха». Потом машина полицейских уехала, испарилась и скорая.
Я оказалась в компании постояльцев хостела, там был его работник – хмурый вьетнамец, хозяин хостела, испанские друзья. Хозяин хостела достал откуда-то бутылку перцовой водки SMIRNOFF, тоник и стаканы, начал всем по чуть-чуть разливать. Мы пили, обсуждали водку и ее вкус, и совершенно не углублялись в ситуацию, кроме как вздыхая и протягивая «Yeeeeep…». Люди постепенно рассосались, и мы остались с хмурым вьетнамцем одни.
Я увидела, что в руках в этого персонажа какой-то блестящий предмет, который он вертел в разные стороны, рассматривал, а потом и показал мне. Это были очки, квадратные по форме rayban, с треснутым левым стеклом и с обмотанной скотчем душкой. Вьетнамец расплылся в улыбке и сказал: «Это очки того парня… ну, того…», и жестом изобразил петлю на шее. Я взяла очки, повертела их, понюхала, посмотрела сквозь стекло. А потом надела.
Я думала о том, что это какой-то правильный жест – будучи настолько безразличной к страданиям, не испытывая ничего, попробовать, как в дешевом фильме, надеть аксессуар самоубийцы, чтобы, согласно грамотно выстроенной драме, почувствовать мир этого парня, посмотреть его глазами. Вьетнамец ржал и изображал петлю на шее, высовывал язык как на той фотографии и подбадривал «Да-да, look look through them». Я ничего не испытывала, хоть очень надеялась, и буквально пообещала себе, что обязательно вычленю из этого «просмотра сквозь» хоть какое-то специфическое событие внутри себя. Но ничего не произошло. Я сняла очки, подумала о проклятьях, ушла на четвертый этаж на свою кровать, сделала селфи, будто я мертвая, и потом долго-долго просто смотрела в открытое рядом со шконкой окно. Все-таки повеситься в туалете самого дешевого хостела Бангкока – это пиздец.
© Aldebaran 2023.
© Полина Музыка.
