Альдебаран журнал о литературе

Дом не нужен

Роман Бескровный

Рассказ
Дом не нужен. Такое у меня убеждение. Убеждения, как известно, появляются у человека, когда его сильно бьют. Вот меня один раз сильно избили азербайджанцы, и у меня это убеждение возникло. Они меня били за жену. Мужчин чаще всего бьют за их жён. Прихожу домой, за хлебом ходил, а дома азербайджанцы. Я так испугался, я чувствительный. Вбежал в кухню и сразу стал говорить жене, как я испугался, а она приказала азербайджанцам избить меня и шапку отнять. Тогда у меня и возникло это убеждение, что дом не нужен.

Если долго жить в доме, то в нём поселится женщина. Если и дальше жить, то становится хуже. Женщина обосновывается, укрепляется, свободно передвигается по комнатам, поёт песни, а тебя из дома не выпускает. Многие женщины пускают домой азербайджанцев. Нет уж, мне не надо этого, я для себя раз и навсегда решил, что дом не нужен. А то, что многим кажется, что без дома не проживёшь, так это всё гипноз и йога. Это власть такое наваждение даёт, для подконтрольности. Дом это оковы, уходите из дома. Здесь процитирую Ленина: «Я дом сжёг, это мой дом, и я имею право его сжигать». Ленин был таким человеком, который очень много домов отнял и разрушил.

Домом, если рассудить, может стать любое место, в которое первым войдёт кошка. Поэтому, я, когда от азербайджанцев убегал, прихватил свою серую кошку. Добежал с ней до здания какого-то недостроенного и впустил её туда. Потому как иногда, на время, дом всё же нужен. Особенно сейчас я с разбитой головой и дом мне очень нужен. На время. Ну, кошка вошла и сказала: «Весело».

Моя кошка умеет говорить. Это не делает её разумной. Есть такие птицы, например, которые по сто слов знают, а всё равно глупые. Не умеют применять слово с умыслом, пользуются им абы как. Моя кошка такая же. «Весело», — говорит. Не бывает в доме весело. Без значения сказала, ляпнула что попало. Иногда она скажет что-то, вроде уместное. И ты думаешь: «уместно». Однако, это совпадение.

Вот ещё убеждение. Люди бегают, чтобы не умереть. Встают рано, одеваются по-спортивному и бегут вокруг дома. Такое убеждение у меня возникло, когда меня избили врачи. Если тебя ловят врачи, держись. Будут сильно бить. А когда изобьют, как следует, повезут в больницу и будут делать её твоим домом. А дом, как известно, не нужен. Так они ещё кошку кормят специальными таблетками, и она перестаёт говорить. А когда она говорит, с ней веселее. Я всегда сбегаю. Не нужен мне дом. Всё равно умрёшь, конечно. Но если не бегать, то пораньше сляжешь.

Хуже врачей только полицейские. Они сажают в тюрьму. А это такой дом, из которого сложно выбраться. Ну, эти хоть кошку не угнетают таблетками. В тюрьме я один раз только жил. Там я приобрёл новое убеждение — огонь важнее человека. В ту же ночь я поджёг сокамерника и по тюрьме пошла паника. В этой панике-то я и убежал. Украл велосипед в полицейской комнате и укатился на нём. Недалеко от тюрьмы я нашёл пустое здание и назначил его домом при помощи кошки. С тех пор полицейские меня ни разу не ловили. Только врачи.

Некоторые дома населены призраками. Это не помеха, они ничего не делают, только смотрят. Потому как для призраков нет ничего интереснее жизни простого человека. Но хоть мне они беспокойства не составляют, кошку мою сильно нервируют. Она на них бросается и шипит. Особенно ей не нравится призрак моего сокамерника. Кричала всё на него: «Извращенец! Извращенец!». Можно подумать, что она тут осмысленно применяет речь, но нет, совпадение.

Спросил одного гражданина на бензиновой станции: «Куда путь держите, уважаемый?» А он мне: «Домой». «Так ведь дом не нужен», — говорю. А он отмахивается. Чувствую, будет спор. Говорю ему: «Дом не нужен». А он мне: «Нужен». Он говорит: «Смотри. Вот дом, — при этом он разводит ладони и обозначает некий отрезок воздуха, как если бы показывал размер рыбы, которую выудил вчера на рыбалке, — вот дом, — говорит, — в нём я и семья, — говорит. При этом он несколько раз тыкает пальцем в обозначенном отрезке воздуха, как бы помечая места, в которых располагается он с семьёй, — и нам в нём всем хорошо». И болтает ладонью в обозначенном отрезке воздуха, как бы перемешивая содержимое дома. У меня от злости аж в глазах побелело. «Подожди, — говорю, — минутку, уважаемый». А сам к кассирше. «Впустите, девушка, поскорее, — говорю, — в пятую колонку девяносто пятого на пятьсот рублей». Потом смотрю на него, здоровый мужик. «Нет, — говорю, — давайте на шестьсот». «Вам обычного, или экто?» — спрашивает кассирша. Я посмотрел опять на мужика, здоровый, и говорю: «Экто». Заплатил ей, и бежать к колонке. «Иди сюда, — говорю, — уважаемый». Он подходит, а я в него бензином, он удивился так. Бросаю спичку, а тут и шланг загорается и, что-то смотрю, огонь пополз. Я бежать. Отбежал, как следует, смотрю, станция полыхает что есть мочи. Неаккуратно сжёг.

Когда человек горит, его душа выходит из него посредством громкого крика. Человеку горячо, он орёт, а с криком душа выбегает. Так огонь доказывает, что он важнее, прогоняет человека с жизни. Иначе людям этого не доказать. И не доказать им, что дом не нужен. Они думают, что нужен. Много заблуждений у людей.

Обычно человек от встречи с огнём умирает, а зря. Жил бы лучше с новым убеждением. Ведь это как можно свою жизнь перестроить. Но, нет. Горит, горит, смотрю — понял, и тут же помер. «В путь» — говорит моя кошка.

Я такой человек, которому всё можно. Такая у меня льгота. Вот вам случай в доказательство. Иду я как-то мимо авто-проката, а у авто-проката мясом торгуют, разложились. А ну, думаю, если я попереворачиваю все эти лотки с мясом. Подхожу к первому, хвать рукой за прилавок и набок его. Ну, мясо посыпалось, продавец глаза вытаращил. А кошка моя говорит: «Шутка», хотя, конечно, она не умеет шутить и юмора совсем не чувствует. Подхожу ко второму и тоже хвать и на бок. Так все и попереворачивал. Мне всё можно. Но избили меня сильно.

Одного своего друга, рыжего гитариста, проверял. Звоню ему: «Приезжай, — говорю, — плов сделаем, чего ты там сидишь». Думаю, если согласится, значит, думает, что дом нужен, и приедет. Согласился. Ну, я у подъезда в кустах сел, жидкость для розжига у меня тут и спички. Домой не пошёл, потому что там азербайджанцы, сел в кустах. Сидел, сидел, да уснул. Просыпаюсь, меня волочат. Верчу головой — врачи. А с ними друг мой, гитарист рыжий. Я ему говорю: «Ах ты, сволочь. Это, значит, ты меня в такую ситуацию ввёл». Он извиняется.

А врачи меня обманули. Держат мне руки, а я им говорю: «Дом мне не нужен». «Не верю!» — кричит кошка моя. Думаю, сейчас будут бить. Но тут отделяется от них один медицинский представитель, встаёт к моему лицу и говорит: «Мне тоже не нужен». Я смотрю, человек неглупый, проникся доверием. Говорю: «Он никому не нужен». Он отвечает: «Точно! Мы в больнице давно это поняли. Теперь мы в ней не живём. Ночевать только в неё ходим. Хочешь у нас переночевать?» Я говорю: «Ну, раз такое дело, ведите. Только без глупостей». Привели и сразу заперли. Спрашиваю на всякий случай у соседей по комнате: «Ребята, вам дом нужен?» А они говорят, что нужен. Наврали врачи.

Живу, значит, в больнице. Кошку приучил таблетки выплёвывать и держу её в говорящем состоянии. Поэтому живётся веселее, чем обычно, но, всё же это дом. Припрятал зажигалку «Zippo» и бутылку растворителя. Жду подходящего момента или нового убеждения.

Недавно обогатился новым убеждением, оно по врачам. У нас был праздник и одна танцевала. Ну, танцует, я смотрю. Халат подпрыгивает на ляжках, помада яркая, жесты опять же привлекательные. И она ещё выпячивает в танце все свои женские места. А кошка ещё говорит: «Деньги кончились». Уж не знаю, но дерзнул я предположить, что она меня этим танцем привлекает к себе. Подскочил к ней и начал, ну, танцевать, а она встала, как вкопанная. Если судить по мимике, то она вроде как обиделась. Не понравилось ей, в общем, что я в её ритм вошёл, решила, наверное, что это какая-то ирония в её сторону. Чувствую, нужен разговор, объяснение, то есть. А так бывает, не приходят слова. Или, бывает, пришло в голову слово, ты его счёл не эффектным и ищешь получше словечко, а пока шаришь по памяти, мэкаешь и экаешь – мычишь, в общем. И не находишь, всё равно, слова хорошего, и говоришь то, что первым отозвалось, но уже через набор некрасивых звуков и сомнений, и выходит некрасиво и непонятно. Ну, и приказала она врачам избить меня. И вот я был окликнут по имени и избит. И вот оно убеждение — все врачи азербайджанцы. У меня давно такой вывод был, а теперь он убеждением стал. Пока били, всё думал про спрятанный растворитель и зажигалку. Сожгу сегодня больницу, когда все уснут. Столько людей сразу освобожу от дома, как подумаю, меня даже шатать начинает.


© Роман Бескровный
© Aldebaran 2021