Исповедимо неисполненное



Стога в предночье – обелиски безымянных.

Верхушки елей двоеперстно крестят высь.

Водоворотный лунный омут. Вдох тимьяна.

Лучи – русалок гребень. Шум разрыв-травы.



Грехи не узнаны, невидимы изъяны,

И слезотканна тьма – покровица вдовы.

Сквозь зубы ветра гул молитвы окаянной,

И помелом Яги – кладбищенский ковыль.



Под ряской сумрака... несбыточное – близко,

Исповедимы неисполненные сны...

Но каменеет мысль под взором василиска –



Стожарым оком. Воспалённым сердцем ныть,

И возвращаться в дом по горьким росам склизким,

Лежать во гробе грёз до схода темноты.



Все девять жизней

Тускнеет тыквенный фонарь

Под кисеёй осенней дымки.

Во тьме своей, не чуя дна,

Перебираю жемчуг зыбкий:

Ледащих утр, озябших стай,

Сорокоуст сорочьих песен.

Мне жёлтых дней считать до ста,

Листать янтарноликий есень.

Дождливой поступью впотьмах,

Грибничной веной в почву влитой,

В Сентябрь – в горе от ума,

В листвы пасьянс. Все карты – биты.

Возлечь костьми в кострище крон,

В неопалимые закаты.

Ронять себя в земной поклон...

Все девять жизней с плеч покатых.



Солнце-самосожженец



Снежность. Коклюшками древ кружевное плетётся.

Высь угощает овсяным густым киселём.

Льдистым крылом оперился журавль колодца.

Зыбка окна под нетканой седой кисеёй.

Мерзлые пашни – краюхой, присыпанной солью.

Солнце уходит. Не спится печному костру:

Солнце уходит, как самосожженец-раскольник.

Белые кочеты дыма на жердочках труб.

Вьётся поземка, восходят кощеевы травы.

Берестяной образок истрепавшихся рощ

Канет в сугробах. Дремотно. Мышино-серо.

Кормчему стужи к метельному берегу править.



Потере нечего терять



Закатный высунут язык:

Сплясало висельное солнце.

Мы... незнакомка с незнакомцем

В ложбине высохшей слезы.

Нас отпевает тьма-Прамать:

Теней крылатых аллилуйи.

Скорбят ладони без стигмат,

Разящих копий поцелуев.

Разбитым зеркалом – заря

На окольцованные пальцы.

Потере Нечего терять.

И страху Нечего бояться.



И мы, Слепые Метерлинка,

Бредём в себя, не зная брода.

Вдыхаем сумерек суглинок.

Грааль с небесной кровью подан.



Ясноглазая рожь

Ясноглазая выцвела рожь.

Безысходна стена до земли:

Сатанеют дожди. Неба дрожь

Заалела зарёю калин.

Ветви тоньше девичьих ключиц.

Листья – скрученные узелком.

Ливень сердцем пичуги стучит,

Разрывается в поле глухом.

Проплывает кометы коса,

Увлекает в пожарища лун.

Спеленованный хлябями сад

Чешет гребнем древесный колтун.

Свет лампадки промокшей погас.

Негасима Венеры свеча...

И взбираясь к чертям на рога,

Гроздь плеядная зреет, лучась.



Нашла коса на камень



Ветродуи околелые на ночлег кулаками просятся, по

ухабам подранками мечутся. До чего дотянулись – под

лежанки погоста устроили.



Не разжалобить льды причитаниями, не заставить

капелью расплакаться.



В солнечном сплетении пряжа спуталась. Запотели

роговиц цветные бусины. Белая мгла... только плёсы

Беловодья сквозь бельма инея, да раскрытые книги снега.

Проглядела всё... кроме затмения своего.



Бухают сердца ходики. Повела рукавом – день – прочь,

потянулась – седьмица на убыль пошла. Из копытца ль

пила, колокол китежградский не спросясь слушала?... А

сама не своя... словно печь погорельца... снаружи

спеклась, внутри – застыла.



Красный угол – мне пятый угол.

Как овчины ряженых – наизнанку нутром вывернута.

Не пора ли тулуп деревянный примерить, смежить веки в

меже безвременья...



Леденцы крестов морозом изглоданы...

Среди маковок церквей... как средь макового поля – душа

задремала...



За косогор тусклы глазоньки закатились...

нашла коса на камень дольменный....



Посмертное крещенье



Неглинки стылый Иордан

Зовёт к посмертному крещенью,

И глас её как очищенье,

Пощёчиной бескровной дан.



Жандармы пиковых дворов –

Стволы, вмурованные в камень.

Шаг снегопада. След оставлен –

Но не тропой в приютный кров.



Гонимы в златоносье шахт –

Бульваров, в сыпь иллюминаций...

Нам, не встречавшимся, прощаться,

Пить с горем долгий брудершафт.



Гирлянды, словно кандалы,

Звенят на крючковатых сучьях.

Чужды всего... так будет лучше:

Нет пламени – и нет золы.



Снеговое ведовство



Набелены коры морщинистые брыли.

Окрутники-ветра в личинах бересты.

И загнан снег, летит, возницей-вихрем взмылен

По кромке землепашеских пустынь.

Завернуты луга в сугробные овчины.

По просини небес бахромка частых хвой.

Храпит в берлоге дух звериный благочинно.

Вершится снеговое ведовство.

Лес в инистой муке. Высь в пряничной глазури.

Пуховками порош застелен мягкий лог.

И карамелью льда до маслениц зажмурясь,

Река уснёт. Зима. Белым-бело.



Росстань осенняя



Зыбится росстань осенняя,

Давится грязной водой.

Лужами полный подол.

Горклых паров вознесение.

Бросит разбойно распутица

В топь, в кособрюхий овраг.

Печь студит голод-варнак.

Нить лихоманки распустится.

Рамени лисий кафтан

Клочьями рыжими вылезет.

Мглисто в бревенчатом вырезе:

Окна-бойницы. Капкан.

Каждый лишен воскресения,

Каждый до срока отпет.

Пропитый солнечный свет

Мнится в гнилушек свечении.





Глухонемое безразличье



За безглагольную печаль

Продрогших кладбищ подресничных,

Неприклоняемость к плечам –



Глухонемое безразличье.



Зарылась в ливневой копне.

Так колесована Фортуной!

Цветущий папоротник... втуне

В саду запазушных камней.



Заждался пахотный надел,

Где восходить костьми в ограде.

Вся на виду. Витринный день –

Неотвратим и безотраден –



Как безобразье Сирано

И обнажение Годивы.

Во чреве выносила ночь –

Мертворождённой разродилась.



И в турмалиновую мглу,

В озябших веток содроганья

Застенок свой несу во глубь,

Как ад... эдемовый изгнанник.



Мой испостившийся сентябрь –

Богодыханный тихий инок,

Прими в паучьи сети, гарь,

Позволь каменья сердцу скинуть,



Испить росу разрыв-травы,

Твердыни грузные обрушить.

Я жадно пью. Охота выть…

И всё тесней сжимает душу.



Я захлебнулась. Млечный Путь –

Капитолийская волчица –

Сосцами звёзд по тьме влачится.

Хвала лучистому снопу!



Не верю в "после", нотой "до"

Звучу... лишь в Осень верю слепо:

Странноприимный Жёлтый дом –



Дождём разбавленную Крепость.





Угорела нутром



Зреют кипельно-белые мороси.

Студенистые хляби полощатся.

Чернопёрые вороги в голосе.

Сном осунулись хлипкие рощицы.

Опрокинулось небо канавами,

Месит глину стопа ранних сумерек,

Вихри в тереме чащ – костоправами.

В мшистом погребе шорохи умерли.

Близоруко сощурилось озеро

Камышом-неприступной оградою.

Корешки и грибы подморозило,

Лишь рябины сладки. С веток падают.

Колоколится песнь заунывная.

Нараспашку тоска – злая вотчина.

Угорела нутром. Тесно, дымно мне.

Погребаюсь под листьями. Кончено.


© Aldebaran 2021.

© Ядвига Розенпаулис.