Справедливость
Андрей Семёнов
Рассказ
Посадили Лупа Терентьевича Ковалёва в сорок втором. Рыбу он всю уже выбрал, сетки поправил и плыл к берегу, когда они вышли из-за пригорка. Трое. Говорил ведь ему Иван.
Э!.. Он ему ещё когда говорил! Далась тебе эта семинария! Казаку в седле место! И шашка в руках, а не кадило! Так и растак!
Луп слушал брата молча. Что ему объяснять? Разве он поймёт?
Родился Луп в августе, в день Святого Лупа Солунского. Имя странноватое было. Мальчишки дразнились, но он внимания не обращал. С любым именем можно и славу, и позор сыскать. Он, как и все малые, на коне батькином любил скакать, шашку в руки брал, любовался. Но как-то в церкви батюшка ему рассказал о святом его. И история эта вдруг как молнией прошла сквозь тело. Увидел Луп свою стезю, свой путь. И освещали тот путь звёзды небесные.
Луп Солунский жил в III веке, в Греции, в царствование императора Максимиана. Его хозяин, Димитрий Солунский, был проконсулом в городе Фессалоники и тайным христианином. Димитрий начал открыто проповедовать в городе, и обратил в христианство многих его жителей. Максимиан прибыл в Фессалоники и казнил Димитрия.
Луп «благоговейно взял ризу своего господина, орошённую его честной кровью, в которой омочил и перстень его. Сею ризою и перстнем он сотворил много чудес и исцелений, и этим укрепил веру христиан. Он разбил бездушных языческих идолов, за что подвергся преследованию от язычников…».
Церковь эту построили в девяносто первом. К трехсотлетию Уральского Казачьего войска. Лупу девять лет было. Они с матерью ходили на освящение. Церковь огромная, каменная. Чудо, что её в селе простом решили строить. Такие только в городах больших стоят. Храм Святого Александра Невского. Он Русь от супостатов защитил. Но прямо на освящении вдруг загорелась церковь! Знак нехороший был. Народ-то снаружи стоял, а священники бросились иконы спасать да книги. Хорошо, что в живых остались. Еле потушили тогда. А в семнадцатом-то уж вся страна заполыхала. Красным огнём. Революции. Луп тогда священником уже был в этом Храме. Счастлив он был. Нёс людям Слово Божье. Озарён был Светом Господним. И семья у него была. Жена любимая и дочь Мария. Имя он только это мог ей дать, других имён не видел. А потом…
От огня красного накрыло копотью весь край. Стреляли, убивали. Потом жена померла. Храм забрали. Сделали в нём клуб. Потом зернохранилище. Колокол на переплавку увезли.
Луп стал рыбаком. Андрей – тот рыбаком был, а потом пошёл нести учение Христа. А Луп наоборот. Пойти можно, только недолго прошагаешь. Луп рыбачил, дочка на хозяйстве. Так и жили.
Попросилась как-то Мария в город. На парад конный посмотреть. Луп отпустил. И что ж? Замуж вышла после парада! За самого главного, кто этот парад устроил. Как он её высмотрел только?! Стала Мария женой большого начальника. Ефим хороший был мужик, обстоятельный. Любил её сильно. Не работала Мария, детей воспитывала. Трое ребятишек.
Младшим года не было в тридцать восьмом, когда Ефима взяли. Приписали сочувствие к белоказакам. Парады, мол, в честь них устраивал. Ефим сгинул, как не было.
Мария Сталину письмо написала, а у неё дом и всё имущество отобрали, и в ссылку с детьми. На Ветёлки. Хорошо, хоть не на Север. Луп им продукты посылал. Тяжело им там жилось. Марию только чернорабочей взяли.
А через год после начала войны Мария дочку родила. От начальника Ветёлок. Он ей помогал прожить, вот и допомогался.
И что ж это Мария так начальников привлекает? Есть видно в ней что-то такое. Но мужем он ей не стал. Перевели его. Может, за связь со ссыльной, кто его знает. Девчонка уже без отца. А Марии четверых тащить…
Да, дочку Лидией назвала. Ещё одна внучка…
Луп положил вёсла на борта. Лодка плавно двинулась по течению.
– Куда поплыл, сволочь? А ну греби сюда!
Луп опустил вёсла в воду. Они замедлили движение лодки. Вода текла в свою вечную сторону. Лупу было уже с ней не по пути. Он сделал гребок… Второй… Третий…
Чёрт в фуражке решил всё же покуражиться. Он вытащил пистолет и стал прицеливаться в Лупа.
– А хочешь, старикан, я тебя щас прямиком на небо отправлю? К богу твоему в гости!
Он подвинул ногу, чтобы встать поустойчивей. Каблук подвернулся о камень, и чёрт, падая, выстрелил.
– А-а-а!.. Твою мать! Падла! Куда стреляешь?
Второй чёрт зажал руку. На песок закапала кровь.
– Кузьма! Прости! Случайно это я!
«…и устремились нечестивые идолопоклонники на Лупа с обнажёнными мечами, намереваясь рассечь его на части, но пришли в безумие и посекли друг друга.
Нечестивые, стоящие вдали, натянули луки свои и начали пускать в святого стрелы, но вместо мученика поражали стрелами друг друга. Святой же Луп, стоя, как мишень, посреди всех, не только не был умерщвлён стрелою, но даже не был и ранен…»
Лодка ткнулась в песок.
«…и отдал тогда Луп добровольно себя, как агнец непорочный, в руки нечестивых…»
Соседка попросила покрестить внучку. Он отказался, конечно. «Знаешь ведь, Петровна, что запрещено». А она: «Я во Христе всю жизнь прожила, а внучка – продолжение моё! Окрести, Луп! Кроме тебя некому!»
Кроме тебя некому…
«… и привязан был Луп Солунский для казни. И боялся он только одного. Что умрёт он непокрещённым. Но вдруг появилось на небе облачко. И полилась на Лупа вода с неба. И было ему Святое Крещение. И стало Лупу ничего уже не страшно…»
Вода лилась на голову и тельце девочки.
– Окрещена Раба Божия Елизавета!
Луп передал младенца старушке. И стало ему легко-легко! Как будто тяжесть какую сняли с груди. Он любовался солнцем, небом, деревьями, всей природой. Людей он видел как будто в сиянии…
А через несколько дней за ним пришли. Дали ему десять лет лагерей. За антисоветскую деятельность. В лагерях он был семь лет. Срок уменьшили в честь Победы над фашизмом. О том, что там было, Луп никому не рассказывал.
Дом у него сохранился. Так же рыбачил, огород посадил. Крестить его больше не звали. Луп не проповедовал. Идолов не разбивал.
Внучка к нему стала приезжать. Лидуха. Та самая, что в сорок втором родилась. Мария её оставляла на несколько дней, а то и на неделю, а потом забирала. С Лидухой ему веселее было. Она и помогала.
Выплывали вместе. Внучка садилась на корме. Луп Терентьевич поднимал сеть. Лидуха выбирала рыбу. Крупную он вытягивал сам.
Лидуха любила поговорить. Болтала о школе, о подругах, о брате с сёстрами…
– А ещё, – сказала Лидуха, – у нас весной, после дня рождения Владимира Ильича, в школе сбор был. Про справедливость!
– Ишь ты! – сказал Луп. – И о чём же говорили?
– О том, что в нашей стране самый справедливый строй!
– Да… Строй у нас, конечно, отменный. Шаг вправо, шаг влево… Походил я в этом строю…
– И ещё, – сказала Лидуха, – мы почтили память Владимира Ильича Ленина и пожелали здоровья и долгих лет жизни Иосифу Виссарионовичу Сталину!
– А про Иисуса Христа, значит, сборов не проводите? – сказал Луп Терентьевич.
Лидуха вытаращила глаза на деда.
– Дедушка, а нам в школе говорили, что бога нет!
Луп покачал головой:
– Господи, прости им! Ибо не ведают, что творят. А ты, Лидуха, поменьше слушай, кто что говорит. В душу свою, в сердце своё заглянуть надо! И откроется тебе тогда любовь Господняя!
Лидуха смотрела на деда. Взгляд её нравился Лупу.
– Дедуль, а я, когда была маленькая, говорила, что мой дедушка самый сильный на свете! Что он может слона поднять, и поезд, и даже Луну!
– Луну-у, – улыбнулся Луп Терентьевич.
– Да. А надо мной все смеялись. Говорили: «нет у тебя никакого дедушки»! А ты есть!
Луп Терентьевич погладил внучку по руке. Рука была загорелая, а кожа мягкая. И кисть была его. Его, Лупа. Такой же формы, только уменьшенной. «Вот оно, Творенье Божье!» – подумал он.
Луп подплыл ко второй сетке и увидел, что сегодня им повезло. Сом был килограмм на тридцать. Сетка чудом уцелела. Сом запутался в ней, взять его было уже легко. Багориком огрел его несколько раз, потом подцепил за жабры. Лидуха, взвизгивая от страха, помогла распутать сеть и втащить сома в лодку. Тёмно-зелёный пришелец из другого мира лежал у ног девочки.
– Дедушка, а рыбам? – вдруг сказала Лидуха.
– Что, рыбам?
– А рыбам, наверное, несправедливо кажется, что их ловят и едят?
Луп Терентьевич усмехнулся в бороду. Ишь, пигалица!
Он уже хотел ответить ей, но не стал этого делать. Их опять было трое. Чёрная дьявольская форма.
– Давай, дед! – сказал один. – Рули сюда!
Опять, Господи! В чём согрешил я?!
Ад промелькнул перед глазами. Служители снова пришли за ним. Луп Терентьевич посмотрел на внучку, и сердце, сжавшееся было, опять наполнилось теплотой и счастьем.
– Лидуха! – сказал он, – помогай!
Сом казался уже неживым. Бревно бревном. Луп Терентьевич и Лидуха с трудом перекатили его через борт. Плюх!
– Эй, ты! Без фокусов! – закричали черти. – Греби к берегу!
Сом лежал кверху брюхом, но двигал жабрами.
– Дедушка, он поплывёт? – спросила Лидуха.
– Жить захочет, поплывёт, – сказал Луп Терентьевич.
Сом повернулся набок и, медленно извиваясь, ушёл в глубину.
– А то ведь несправедливо будет, а, Лидуха? Мы его ловили, старались, а они его раз – в машину, да себе на стол! А?
У Лидухи текли слёзы.
– Де-душка… Мой дедушка…
Луп Терентьевич обнял Лидуху, вытер ей слёзы.
– Дед! – заорал один из чертей. – Даю минуту времени! Если не поплывёшь, открываю огонь!
Луп сел на вёсла.
– Ничего, Лидуха! – сказал он. – Мы ещё с тобой порыбачим!
На берегу Лупа Терентьевича сразу схватили за руки двое. Третий обшарил. Вытащил нож из кармана.
– Вот что держишь против народной власти, сволочь!
И дёрнул старика за бороду. На глазах выступили слёзы, но Луп Терентьевич подмигнул Лидухе. Всё, мол, будет хорошо.
Был август пятьдесят второго. Лупу Терентьевичу должно было исполниться семьдесят лет.
И ему исполнилось.
И он вернулся.
И подарил Лидухе маленькую латунную иконку, которую она хранила в память о нём и передала своим детям.
И это было справедливо, что у маленькой девочки был хотя бы один дедушка. Хотя бы один. Но самый сильный!
Самый сильный на свете дедушка!
© Aldebaran 2025.
© Андрей Семёнов.
Э!.. Он ему ещё когда говорил! Далась тебе эта семинария! Казаку в седле место! И шашка в руках, а не кадило! Так и растак!
Луп слушал брата молча. Что ему объяснять? Разве он поймёт?
Родился Луп в августе, в день Святого Лупа Солунского. Имя странноватое было. Мальчишки дразнились, но он внимания не обращал. С любым именем можно и славу, и позор сыскать. Он, как и все малые, на коне батькином любил скакать, шашку в руки брал, любовался. Но как-то в церкви батюшка ему рассказал о святом его. И история эта вдруг как молнией прошла сквозь тело. Увидел Луп свою стезю, свой путь. И освещали тот путь звёзды небесные.
Луп Солунский жил в III веке, в Греции, в царствование императора Максимиана. Его хозяин, Димитрий Солунский, был проконсулом в городе Фессалоники и тайным христианином. Димитрий начал открыто проповедовать в городе, и обратил в христианство многих его жителей. Максимиан прибыл в Фессалоники и казнил Димитрия.
Луп «благоговейно взял ризу своего господина, орошённую его честной кровью, в которой омочил и перстень его. Сею ризою и перстнем он сотворил много чудес и исцелений, и этим укрепил веру христиан. Он разбил бездушных языческих идолов, за что подвергся преследованию от язычников…».
Церковь эту построили в девяносто первом. К трехсотлетию Уральского Казачьего войска. Лупу девять лет было. Они с матерью ходили на освящение. Церковь огромная, каменная. Чудо, что её в селе простом решили строить. Такие только в городах больших стоят. Храм Святого Александра Невского. Он Русь от супостатов защитил. Но прямо на освящении вдруг загорелась церковь! Знак нехороший был. Народ-то снаружи стоял, а священники бросились иконы спасать да книги. Хорошо, что в живых остались. Еле потушили тогда. А в семнадцатом-то уж вся страна заполыхала. Красным огнём. Революции. Луп тогда священником уже был в этом Храме. Счастлив он был. Нёс людям Слово Божье. Озарён был Светом Господним. И семья у него была. Жена любимая и дочь Мария. Имя он только это мог ей дать, других имён не видел. А потом…
От огня красного накрыло копотью весь край. Стреляли, убивали. Потом жена померла. Храм забрали. Сделали в нём клуб. Потом зернохранилище. Колокол на переплавку увезли.
Луп стал рыбаком. Андрей – тот рыбаком был, а потом пошёл нести учение Христа. А Луп наоборот. Пойти можно, только недолго прошагаешь. Луп рыбачил, дочка на хозяйстве. Так и жили.
Попросилась как-то Мария в город. На парад конный посмотреть. Луп отпустил. И что ж? Замуж вышла после парада! За самого главного, кто этот парад устроил. Как он её высмотрел только?! Стала Мария женой большого начальника. Ефим хороший был мужик, обстоятельный. Любил её сильно. Не работала Мария, детей воспитывала. Трое ребятишек.
Младшим года не было в тридцать восьмом, когда Ефима взяли. Приписали сочувствие к белоказакам. Парады, мол, в честь них устраивал. Ефим сгинул, как не было.
Мария Сталину письмо написала, а у неё дом и всё имущество отобрали, и в ссылку с детьми. На Ветёлки. Хорошо, хоть не на Север. Луп им продукты посылал. Тяжело им там жилось. Марию только чернорабочей взяли.
А через год после начала войны Мария дочку родила. От начальника Ветёлок. Он ей помогал прожить, вот и допомогался.
И что ж это Мария так начальников привлекает? Есть видно в ней что-то такое. Но мужем он ей не стал. Перевели его. Может, за связь со ссыльной, кто его знает. Девчонка уже без отца. А Марии четверых тащить…
Да, дочку Лидией назвала. Ещё одна внучка…
Луп положил вёсла на борта. Лодка плавно двинулась по течению.
– Куда поплыл, сволочь? А ну греби сюда!
Луп опустил вёсла в воду. Они замедлили движение лодки. Вода текла в свою вечную сторону. Лупу было уже с ней не по пути. Он сделал гребок… Второй… Третий…
Чёрт в фуражке решил всё же покуражиться. Он вытащил пистолет и стал прицеливаться в Лупа.
– А хочешь, старикан, я тебя щас прямиком на небо отправлю? К богу твоему в гости!
Он подвинул ногу, чтобы встать поустойчивей. Каблук подвернулся о камень, и чёрт, падая, выстрелил.
– А-а-а!.. Твою мать! Падла! Куда стреляешь?
Второй чёрт зажал руку. На песок закапала кровь.
– Кузьма! Прости! Случайно это я!
«…и устремились нечестивые идолопоклонники на Лупа с обнажёнными мечами, намереваясь рассечь его на части, но пришли в безумие и посекли друг друга.
Нечестивые, стоящие вдали, натянули луки свои и начали пускать в святого стрелы, но вместо мученика поражали стрелами друг друга. Святой же Луп, стоя, как мишень, посреди всех, не только не был умерщвлён стрелою, но даже не был и ранен…»
Лодка ткнулась в песок.
«…и отдал тогда Луп добровольно себя, как агнец непорочный, в руки нечестивых…»
Соседка попросила покрестить внучку. Он отказался, конечно. «Знаешь ведь, Петровна, что запрещено». А она: «Я во Христе всю жизнь прожила, а внучка – продолжение моё! Окрести, Луп! Кроме тебя некому!»
Кроме тебя некому…
«… и привязан был Луп Солунский для казни. И боялся он только одного. Что умрёт он непокрещённым. Но вдруг появилось на небе облачко. И полилась на Лупа вода с неба. И было ему Святое Крещение. И стало Лупу ничего уже не страшно…»
Вода лилась на голову и тельце девочки.
– Окрещена Раба Божия Елизавета!
Луп передал младенца старушке. И стало ему легко-легко! Как будто тяжесть какую сняли с груди. Он любовался солнцем, небом, деревьями, всей природой. Людей он видел как будто в сиянии…
А через несколько дней за ним пришли. Дали ему десять лет лагерей. За антисоветскую деятельность. В лагерях он был семь лет. Срок уменьшили в честь Победы над фашизмом. О том, что там было, Луп никому не рассказывал.
Дом у него сохранился. Так же рыбачил, огород посадил. Крестить его больше не звали. Луп не проповедовал. Идолов не разбивал.
Внучка к нему стала приезжать. Лидуха. Та самая, что в сорок втором родилась. Мария её оставляла на несколько дней, а то и на неделю, а потом забирала. С Лидухой ему веселее было. Она и помогала.
Выплывали вместе. Внучка садилась на корме. Луп Терентьевич поднимал сеть. Лидуха выбирала рыбу. Крупную он вытягивал сам.
Лидуха любила поговорить. Болтала о школе, о подругах, о брате с сёстрами…
– А ещё, – сказала Лидуха, – у нас весной, после дня рождения Владимира Ильича, в школе сбор был. Про справедливость!
– Ишь ты! – сказал Луп. – И о чём же говорили?
– О том, что в нашей стране самый справедливый строй!
– Да… Строй у нас, конечно, отменный. Шаг вправо, шаг влево… Походил я в этом строю…
– И ещё, – сказала Лидуха, – мы почтили память Владимира Ильича Ленина и пожелали здоровья и долгих лет жизни Иосифу Виссарионовичу Сталину!
– А про Иисуса Христа, значит, сборов не проводите? – сказал Луп Терентьевич.
Лидуха вытаращила глаза на деда.
– Дедушка, а нам в школе говорили, что бога нет!
Луп покачал головой:
– Господи, прости им! Ибо не ведают, что творят. А ты, Лидуха, поменьше слушай, кто что говорит. В душу свою, в сердце своё заглянуть надо! И откроется тебе тогда любовь Господняя!
Лидуха смотрела на деда. Взгляд её нравился Лупу.
– Дедуль, а я, когда была маленькая, говорила, что мой дедушка самый сильный на свете! Что он может слона поднять, и поезд, и даже Луну!
– Луну-у, – улыбнулся Луп Терентьевич.
– Да. А надо мной все смеялись. Говорили: «нет у тебя никакого дедушки»! А ты есть!
Луп Терентьевич погладил внучку по руке. Рука была загорелая, а кожа мягкая. И кисть была его. Его, Лупа. Такой же формы, только уменьшенной. «Вот оно, Творенье Божье!» – подумал он.
Луп подплыл ко второй сетке и увидел, что сегодня им повезло. Сом был килограмм на тридцать. Сетка чудом уцелела. Сом запутался в ней, взять его было уже легко. Багориком огрел его несколько раз, потом подцепил за жабры. Лидуха, взвизгивая от страха, помогла распутать сеть и втащить сома в лодку. Тёмно-зелёный пришелец из другого мира лежал у ног девочки.
– Дедушка, а рыбам? – вдруг сказала Лидуха.
– Что, рыбам?
– А рыбам, наверное, несправедливо кажется, что их ловят и едят?
Луп Терентьевич усмехнулся в бороду. Ишь, пигалица!
Он уже хотел ответить ей, но не стал этого делать. Их опять было трое. Чёрная дьявольская форма.
– Давай, дед! – сказал один. – Рули сюда!
Опять, Господи! В чём согрешил я?!
Ад промелькнул перед глазами. Служители снова пришли за ним. Луп Терентьевич посмотрел на внучку, и сердце, сжавшееся было, опять наполнилось теплотой и счастьем.
– Лидуха! – сказал он, – помогай!
Сом казался уже неживым. Бревно бревном. Луп Терентьевич и Лидуха с трудом перекатили его через борт. Плюх!
– Эй, ты! Без фокусов! – закричали черти. – Греби к берегу!
Сом лежал кверху брюхом, но двигал жабрами.
– Дедушка, он поплывёт? – спросила Лидуха.
– Жить захочет, поплывёт, – сказал Луп Терентьевич.
Сом повернулся набок и, медленно извиваясь, ушёл в глубину.
– А то ведь несправедливо будет, а, Лидуха? Мы его ловили, старались, а они его раз – в машину, да себе на стол! А?
У Лидухи текли слёзы.
– Де-душка… Мой дедушка…
Луп Терентьевич обнял Лидуху, вытер ей слёзы.
– Дед! – заорал один из чертей. – Даю минуту времени! Если не поплывёшь, открываю огонь!
Луп сел на вёсла.
– Ничего, Лидуха! – сказал он. – Мы ещё с тобой порыбачим!
На берегу Лупа Терентьевича сразу схватили за руки двое. Третий обшарил. Вытащил нож из кармана.
– Вот что держишь против народной власти, сволочь!
И дёрнул старика за бороду. На глазах выступили слёзы, но Луп Терентьевич подмигнул Лидухе. Всё, мол, будет хорошо.
Был август пятьдесят второго. Лупу Терентьевичу должно было исполниться семьдесят лет.
И ему исполнилось.
И он вернулся.
И подарил Лидухе маленькую латунную иконку, которую она хранила в память о нём и передала своим детям.
И это было справедливо, что у маленькой девочки был хотя бы один дедушка. Хотя бы один. Но самый сильный!
Самый сильный на свете дедушка!
© Aldebaran 2025.
© Андрей Семёнов.
