У кого дара полёта отроду не имелось, тому выше чертога княжьего не подняться. Сколько в нём ярусов никто и сосчитать не решался; все пристройки - что здесь, что там, ни один счетовод ни исчислил бы. Лишь светило утреннее, когда дневным оборачивается, на такую высоту дерзает, и даже выше взбирается. Князь-то ему не возражает… Напротив, любит с рассветными лучами на балкон выйти, посмотреть на кроткое солнце, что наглости набравшись, к самым небесам подымается.
Оглядывает князь Солнцеград под ним простёршийся и диву даётся. Каких чудес тут только нет! Что не день, так события за событиями, всех даже не упомнишь, а о большинстве и не узнаешь. Кипит город жизнью! Но ведалось мудрому князь, что не всем эта жизнь сладостной даётся, для многих вкус её горше печали с отчаяньем. Коли узнавал градоправитель в нужный срок о беде человеческой, пытался дело скорбное поправить. Однако ж, князь, хоть и с титулом важным, но сам не выше людской природы одарён; он же не солнца родственник, чтобы везде своими лучами взирать да проглядывать. Многие беды, что в граде приключались, лишь потом мало-мальски известными становились, через слухи оглашаясь. Вот взять хотя бы историю купца Никодима…
Поздним ребёнком он родился в семье крестьянской. И отец и мать, и вся почившая родня его, иного труда и быта не знали, кроме деревенского. Однако ж, Никодима с юных лет влекли громады Солнцеграда, уклад жизни городской. Вот и забросил он труд сельский, едва подрос, и заделался купцом.
Торговое дело прибыльное, хоть и опасное. Принялся Никодим ездить по главной дороге, широкой и прямой, туда-сюда. Путь тот, если неделю времени употребить, до самого Луноградья вёл, где всегда можно было интересных вещиц выменять. Доходный, надо сказать, это промысел и выгоды очевидны, и дорога простейшая, обхоженная, не заблудишься. И ещё, что не маловажно, соперников на том маршруте совсем немного. Не любили солнцеградские купцы рынки лунного края, а само Луноградье даже городом не считали. Оно, в общем-то, и понятно, погода в тех местах другая, пасмурная частенько, солнце затеняющая. Само же Луноградье, ни стенами, ни частоколами не обнесено, разве что ветхими руинами чуть стесняется. Как оно разрастается, никто толком не смыслит, а жителям земель лунных то и вовсе безразлично. Им даже название города родного не интересно, и можно ли своё житие городским считать.
Впрочем, и Никодима вопросы, помимо рабочих, мало волновали. Доберётся до Луноградья, наменяет у местных экзотики всякой, и к Солнцеграду везёт продавать. Там, хоть лунных жителей не жалуют, но вещицам диковинным завсегда рады.
В гору пошло дело у Никодима, что не поход, то всегда с прибылью. Он её всю в родной дом доставлял, родителям помогал заодно, однако ж, большую часть доходов в подвал сносил, и укромно там запрятывал. Всё для цели желанной! Купить себе дом в Солнцеграде, и не худую какую хижину, а знатную усадьбу! Чтоб два этажа в ней хотя бы было… Кто знает, может она при его потомках и до княжьих палат возвысится, или даже в светило крышей упрётся!
Возвратился, однажды, купец из торгового похода в дом свой, а там отец жену хоронит, матушку Никодимову. Ослабла уже жизнь в груди старушки, вот и пришла пора ей душу отпустить с земли бренной к глади небесной. Погоревали сын с отцом, и от скорби той, не удержал батюшка Никодимов свою душу в теле, вслед за супругой отправился.
Похоронил осиротевший сын родителей, со всем почётом, как полагается. Потом в дом вернулся, и под думами печальными, пару чарок хмельных выпил.
Больше месяца горевал Никодим, не трудился совсем, только мысли обдумывал. Затем вышел из жилища отчего, зачерпнул ладонями землицы любимой, вдохнул глубоко, чтоб запах в сердце запал… И решился наконец.
Много богатства собрал он за годы купеческие, но меньше, чем на усадьбу достойную надобно. Вдвое больше чертог городской стоил! Никодим до того дня осторожничал - много товара не набирал, больших сбережений по карманам не удерживал. Дороги, прямые и окольные, для людей зажиточных опасны… Немало лихого народа там шастает! Особливо Ивашка, борода ежиная, известен! Сколько люда честного он пограбил и не сосчитать, сколько раз с плахи княжьей сбегал и не упомнить. Не могли его, морду разбойную, никакие цепи надолго пленить, но всё же на какой-то срок да удерживали. Вот и нынче толки пошли, что дружина княжья его ватагу всю переловила, а самого Ивашку то ли в темницу бросили, то ли к месту лобному уже повели.
Из таких вестей Никодим вывод сделал, что надо поспешно все свои денежные залежи вытаскивать, телеги с охраной нанимать, и торговый караван организовывать - из Солнцеграда в Луноградье, и обратно. Так он и поступил, но судьба ему препон ещё в начале дела подбросила, выяснилось, что такая затея больших средств требует, чем у него находилось. Пришлось к Гробару идти, известнейшему в Солнцеграде купцу, ростовщику и меняле. Вороний сын, прозвище у него было. Тот денег в займы дал без всяких вопросов, только расписку с Никодима стребовал - в скорый срок, возвратить долг с прибытком.
Хорошо всё складывалось, только молва злая по городу пошла, что сбежал Ивашка из узилища. Придворные слух тот проверять остерегались, а князь с посольством в другие земли отбыл, не мог за ними присмотреть и к обязанностям принудить.
Никодим, само собой, об охране обоза не забыл – трёх сторожей нанял на деньги занятые. Детины то были рослые, складные, при мечах и кольчугах. Каждый из них кулаками сбитыми спешил похвалиться, и тем, сколько ими рож бандитских переломано.
Основательно, одним словом, купец к путешествию подготовился, хоть и торопился. Едва солнце горизонт прощупывать начало, а Никодим уже из города выехал, с десятком тележек и тремя сторожами. День пути минул, за ним другой, и третий… Половину дороги одолели, без стычек и происшествий, разве что путники добрые встречались. Купец уж пот со лба смахнул, думал, миновала их лихо дорожное.
Рано, Никодим, облегченьем потешился… Схватился, вдруг, один из сторожей за живот, лицом позеленел, в ногах согнулся – упал наземь и к кустам пополз, нутро бурчащее сжимая. Второму стражнику тоже худо пришлось, голова у него круговертью пошла, так что на коленях удержался, только телегу ухватив. Третий, в конце обоза шедший, успел меч обнажить, прежде чем без чувств о землю грянул.
От столь стремительных перемен, Никодим и растеряться не успел, а едва потерялся чуток, его кашлем скрутило, не вздохнуть, не выдохнуть… Тут и Ивашка на дорогу выпрыгнул, ошалело хохоча и дубиной размахивая! Сбежал он от нерадивой стражи, и успел даже банду собрать из тех блажных напастей, что у всякой большой дороги с градом обитают. Вот и принялись они всей ватагой орудовать – первой хворь утробная напала, скрутила охранителя и к кустам поволокла… За ней немощь головная в бой вступила, а следом такой недуг, чья мощь противника с ног и сознанья сразу сносит. Самого же Никодима иная болезнь за глотку сцапала, да так сильно, что бедняге лишь дохать оставалось.
Разграбил Ивашка со своей шайкой весь обоз купеческий, даже сапогами с ног не побрезговал. Что не унесли, то изломали и отбросили. Однако ж, как налетели, так и умчались, точно бедствие погодное.
Остался Никодим у побитых телег, при разбитых мечтах. Босоногая охрана его подбодрить пыталась, мол, они и сами вот пострадали, без мечей и брони остались, благо хоть живы все. Но Никодим только в пустоту глядел, словно его столбняк взял в неволю. Махнули молодцы на него рукой, и отправились пешком в обратный путь.
Раз или два солнечный диск над горизонтом взлететь успел, прежде чем встал на ноги Никодим и поплёлся в свой старый дом. Не упомнил он как до родного села добрёл, и всё же сделал это каким-то образом. Соседи былые как увидали бедолагу – побитого, ободранного, с нагими ногами и опустевшим взглядом – кинулись всем селом к нему, чтобы помочь хоть чем. Умыли лицо его грязное, накормили, переодели и, наконец, спросили, что стряслось с бедным. Может Никодим, в забытье, и поведал им историю свою, а может соседи и сами всё сообразили. Разбой на дорогах дело известное, кто от него только не страдал…
Уложили, благодетели, отмытого купца на постель в доме родном, оставили на столе хлеба горбушку, кувшин воды и чарочку чего покрепче.
Потянулись дни за днями… Никодим, когда не спал, в лес уходил, то днём, то ночью. Питался он там кореньями, ягодами да грибками, а в основном за светилами следил – дневным и ночным. Дневное ему всё меньше по душе приходилось, гордое оно, нахальное, вылезает по утрам на небо, лезет выше всех, и жар со светом испускает, будто в насмешку. Ночное же, лунное, напротив, скромностью отличалось – пряталось за вуалью сумрачной, и много ночей смелости набиралось, чтоб выглянуть. Если и радовало ещё что Никодима, так это время когда луна весь свой лик являла. Она, словно, выслушать его хотела, слух свой к нему склоняла. Только пугало её что-то, или назад к звёздам тянуло, и вновь она за покровом тёмным пряталась.
Жители села решили, что помешался несчастный купец от бед своих. Видали Никодима и грибники, и лесорубы, как он на горизонт часами взирает. Шептались меж собой о его безумье, но куда чаще о долге, который бедняк Гробару вернуть не сможет. Ростовщик милостью не отличался, зато беспощадностью страх на всех наводил. Поговаривали, будто ежели должник запоздает с выплатой, подкинут ему чёрный коробок. Никто не знал, что в нём, но кто коробок тот получал, готов был хоть самого себя продать, ради возмещения.
Истекал срок займа и отправился одичавший Никодим в Солнцеград. Всё ему чуждым теперь казалось, в городе том заветном. Гробар, меж тем, гостя в лавке своей принял, где он, помимо ростовщичества, ещё и торговлей промышлял. Выслушал просителя небрежно, и к бумагам своим вернулся, и слова не сказав. Лишь на пороге, бросил вдогонку уходящему – "Осталось два дня".
…Ввалился Никодим в палаты княжьи, а там пир горой. Градоправитель в середине большого стола сидит, улыбается, с придворными и гостями пересмеивается. Подходит Никодим к столу его, встаёт прям напротив князя… Тот гостя примечает, встречает улыбкой ласковой. Никодим в ответ смешок выдаёт язвительный, и роняет на стол перед главой празднества, котелок, что в дар принёс. А в нём земля придорожная, от дождя сырая, червями и букашками полная, с помётом птичьим смешанная да очистками снеди тухлой справленная…
Так и подскочил Никодим, просыпаясь. Задремал он на опушке леса, при лучах предрассветных, вот и сон привиделся. Однако ж, сон сказался цепким, навязчивым, не отступался перед явью, но наоборот, всё более на неё походить старался. Вещий очевидно! Из таких, что на рубеже с четверга на пятницу снятся! Просочился он как-то в среду, которая в тот день занималась только…
Тут заметил Никодим чёрный коробок на земле рядом, словно из мрачной бересты сложенный. Подкинул его кто-то, пока должник посапывал, а упав, коробок крышку отбросил, сон вещий наружу выпуская.
Гробар, как известно, всё купить готов, даже сны неприятные, и к тому же вещие. Приснится какому вельможе дурная дрёма с четверга на пятницу, тот сразу к торгашу бежит, умолять, чтоб сон у него выкупил. Купец, за гроши и обещания, сны такие с охотой забирает, ими потом должников стращать сподручно. Вот и Никодиму, за задержку с долгом, сновиденье пагубное досталось.
Мучительными стали дни и ночи должника, всякого сна он теперь чурался. Впрочем, от того, что уже приснилось, это никак не спасало. Тревожился Никодим, каждую минуту вещее событие предчувствуя, и не зная, когда оно воплотится. Хоть и сочувствовали соседу селяне, а помочь чем и не знали. Деньгами они богаты не были, в грезах вещих не смыслили… Так и бродил обречённый должник среди изб соседских и деревьев лесных. Осунулся совсем без сна, отощал, глазами потух, того и гляди с ветром не справится, а, между тем, ему надо было либо долг выплатить, либо кару предречённую принять. Слух ходил, что князь через неделю другую из посольского путешествия вернётся, и пир, по такому случаю, непременно устроит. Тут сну и придёт пора сбыться! Если и помилует князь горемыку, головы не лишит за гадкое угощенье, а заключением в острог ограничится, то Гробар его и там, без сомненья, достанет! Ещё пакости какой подбросит, в чёрном коробке или без оного.
Все уже в посёлке знали о беде соседской, и многие в ближних селениях о ней прослышали. Повстречался как-то Никодиму охотник в лесу, незнакомый молодец. Говорит, слыхал он о его злоключении, и советует в их в деревню отправиться. Есть там у них лесоруб Михайло, а у того лесоруба братец есть, книга! Очень мудр этот брат-книга, может и подскажет как от пагубы вещей избавиться.
Поблагодарил доброго охотника Никодим, пошёл за ним вслед в то поселенье. Михайло, лесоруб удалой, гостя поприветствовал, выслушал и в комнату брата проводил. Тот на аналое отдыхал, страницы раскрытые на ветерке покачивая. Подсказали Никодиму, что на левом развороте слух у брата-книги, а на правом голос. Взял он пёрышко, в чернила обмакнул, и написал на левой странице свою историю кратким слогом. Едва напишет одно предложенье, оно со страницы исчезает, услышанное, очевидно, мудрым книгой.
-Пакостный дар тебе торгаш преподнёс, - появились слова на правом развороте, - но, думаю, решение найти можно. Ступай-ка, как свечереет, в лес, и пока идёшь, историю свою вслух рассказывай, рано или поздно, услышат тебя, и донесется до слуха твоего шёпот. Ты ему не внимай, смутит только, и от того шёпота, что за ним следом донесётся, тоже ухо отвороти. Лишь когда смолкнут два шептуна, прислушайся внимательно, и уловишь третий шёпот, слабый такой шёпоток. Вот он тебе и даст совет к спасенью.
Поблагодарил Никодим брата-книгу, и в доме у него остался, вечера дожидаться. Михайло ему еды приготовил, ведро воды подал, чтоб руки да лицо умыть. Поговорили они о том о сём… Отвык совсем должник бедный и от еды, и от беседы.
Как стемнело за окном, поклонился Никодим лесорубу и брату его, книге, и в лес отправился. Шёл средь деревьев и вслух о невзгоде своей рассказывал. Вдруг, с ветерка порывом, подлетел к его левому ухо шёпот нежданный и принялся сердобольничать. Жалко, будто бы, ему должника, но зато он знает, в какой яме выгребной клад зарыт. Ежели послушает Никодим шёпота, то озолотится несметно, и долг вернет, и в хоромах жить будет. Помня наставления книжные, не послушал его должник, и дальше пошёл, историю свою рассказывая. Тут и к правому уху тихий глас приблизился, со своими напутствиями – мол, да возьми ты в лесу корягу какую побольше, подстереги Гробара в темноте, и палкой той слегка зашиби. Пусть покупает жизнь свою за Никодимов долг и сон поганый. Но и этот шёпот, мимо уха путник пропустил. Тогда шептуны озлились сильно, и принялись насмешки да колкости в уши засыпать. Не слушал их Никодим, и, утомившись, отступили от него шептания.
Навострил слух лесной скиталец, и различил третий, едва слышный, шепоток. Сказал он ему, что историю его теперь знает и можно уже помолчать, дабы лучше совет расслышать. Поначалу шепоток только направлял Никодима, нашептывал, куда и сколько шагов пройти. Потом указал остановиться у дерева иссохшего и найти при корнях котелок ржавый. Он там и в самом деле оказался, как и нашептано было. А потом шепоток известил - должно Никодиму блюдо приготовить, такое же как во сне вещем, и с тем яством в палаты княжьи явиться, чтобы сбылось дурное и не властвовало более.
Обомлел несчастный, заявил вслух, что если и не обезглавят его, то совесть своя же замучит, за дело такое гнусное. Но третий шёпот сказал не отчаиваться, и идти не в Солнцеград угощеньем делиться, а в другую сторону, к лунным покоям княжеским. Там ему беда не грозит, и ростовщик кознями нагнать не сможет.
-Отправляйся поскорее, как раз к празднеству поспеешь, - шепнул напоследок благодетель, и исчез в потёмках вечерних.
Двинулся Никодим к Луноградью, через лес ночной, тропки утренние, поля дневные, да луга вечерние… На одну лишь луну путник ориентировался, к её краям направлялся. Проходил когда мимо пугала, помёта вороньего в котелок забросил. Ещё у пахарей несвежей каши испросил, и под яблоней тухлый плод подобрал, даже рыбных костей, не скупясь, добавил… Ближе к владеньям луны, небо серым окрасилось, а бродячие тучки дождиком заморосили.
Как завидел Никодим развалины Луноградья, сошёл на обочину дороги и земли сырой зачерпнул. Хоть и полна та землица была насекомыми, не отказался путник ещё червей с букашками подбросить. Осталось ему только за ветку взяться и перемешать всё хорошенько, чтоб поганость блюда на вещий образ походила.
…Тем временем, Гробар сложа руки не сиживал. Чувство у него особое возникало, ежели выгода какая ускользнуть пыталась. Едва Никодим пару шагов к лунному краю сделал, а ростовщичья смекалка уже всё прознала. Призвал торгаш к себе доимщика гончего, вручил коробок чёрный и велел догнать должника, и кубиком тем чёрным одарить, как следует. Сон он туда вложил ужасающий, для особых случаев отложенный.
От главы тюремного та грёза досталась, будто солнце на него ярится очень, аж глаза беспощадно слепит, и кожу каждым лучом изжалить стремится. Повезло тогда тюремщику, что ночью проснулся, ещё пятница утро своё явить не успела – как был, в исподнем, метнулся молить Гробара от сна вещего покупкой уберечь. Тот, само собой, грёзу за мелочь выкупил, и теперь в чёрный коробок поместил, и вдогонку за должником отправил.
Доимщик гончий по дороге несся, что было мочи, спешил, даже по сторонам не поглядывал. Вот и споткнулся вдруг об хромоту незваную, и полетел в кусты кубарем. Обрадовались, меж тем, Ивашка и хромота, разбоя приспешница. Но прежде времени их ликованье было – упала в пыль дорожную коробочка чёрная, и тотчас вещей силой разразилась. Так велика она оказалась, что хоть и не спали те кто рядом был, а в один миг им палящее светило и приснилось, и сбылось.
Взревел Ивашка, борода ежиная, враз припекло ему и бороду, и грудь, и морду разбойную. Доимщику тоже досталось плетью палящей… Прямо по спине всеми лучами хрястнуло, он аж взвизгнул! Ну а хромоте, как многим недугам, под светилом ходить было не в тягость, однако, атаман её удирал, и она за ним похромала.
Разбежались все прочь от грезы огненной, только следы на земле догорать остались…
…Никодим, тем часом, в Луноградье уже пришёл. Хмуро облака серые его приветствовали, но путнику их угрюмость была куда милее гордыни солнечной. Тумана, надо сказать, в лунных землях всегда в избытке имелось, а в городской черте он пуще всего сгущался – хоть ломоть отламывай, хоть зубами кусай. Что до люда местного, то не казался тот народ не злым, не добрым, но только в чём-то заинтересованном, и никто бы не подсказал в чём именно.
Прошёлся Никодим по улочкам витиеватым, миновал невзрачные жилища, и повидал, в очередной раз, быт, неведомостью живущий. Никогда ещё не бывал он во дворце княжны луноградской, лишь издали её палаты видал. Высокими башнями и пристройками те покои славились, не хуже, чем у князя солнечного, однако же, была в них таинственная сложность – уходил тот дворец большей частью в землю, в самую глубину подсолнечную. Пришлось путнику через ворота растворенные пройти, через коридоры и лестницы, к недрам земным ведущие…
Там то, в толщах земли, и находился пиршественный зал княжий. Под луной, и зала для праздника являлась не той, что под солнцем. Не было тут порядка, не сидели гости рядами за столами, а находились и на столах и под ними, даже и вовсе без столов зачастую обходились. Княжна же, не в центре торжества расположилась, но возникала то здесь, то там, нигде надолго не задерживаясь. Нагнал её Никодим на окраинах зала, и недолго думая, выставил свой котёлок на стол, раскланявшись.
Принюхалась распорядительница пира, пригляделась к дару… Потом рассмеялась вдруг, черпнула ложкой гадкое угощенье, и дарителю вслед кинула. Никодим уже почти к выходу откланяться успел, и угодила ложка другому гостю в спину, но тот, за чаркой хмельной, беды не заметил.
Покинул Никодим дворец княжий и на том, вместе с вещим должком, известная история его кончается. Говорят, осел он теперь в лунных землях, живёт на неизвестный лад, и долгов, расчётам подлежащих, не имеет.
Только раз Никодим в Солнцеграде ещё объявлялся, во сне у Гробара. Приснилось ростовщику, что колотит его былой должник кулаками, а трое молодцев лавку со всей удалью громят. И явилась та грёза с четверга на пятницу, то бишь вещей силой обладала и сбыться вполне могла. Но кому бы Гробар смог её продать? Покупателей на неё не отыскалось, даже кто должен был, обмениваться не стал.
Так что пришлось ростовщику мазями от ушибов запасаться, хрупкие товары по подвалам прятать и с должниками помягче быть…
© Aldebaran 2023.
© Хворостов Михаил.