Псалом 131

Много есть печальных музык —
Точно хватит на года.
Не вернулся, не вернулся,
Не вернётся никогда.

Ни дремоты, ни покоя —
Заключительный этап.
Кто бы знал, что и такое
Доведётся испытать.

В непереносимой скорби
Вечер нынешний застыл.
Вдовье платье, вдовий горбик —
И сиди читай Псалтырь.

***
Идёшь по заснеженному посёлку
мимо запертых на зиму домов.
Тёмные окна.
Но непонятно — есть ли там кто-то.
Что если — есть.

И эти люди
изнутри
промёрзших жилищ
глядят на тебя —
одетого в чёрное,
идущего по белому —
но всё-таки думают:
вдруг ты мерещишься им
и тебя в самом деле нет.
Что если — нет.

***
Вот такое пространство: редкая суша,
В основном же — повсюду стоит вода.
Закричать бы, да горло сделалось у́же,
Убежать бы, да как — по воде, куда.

Иногда заплывут случайные лодки,
Но пока осмелеешь — их след простыл.
Горизонт прорисован линией плотной,
И маршруты к нему, как всегда, — просты,

И к нему устремились вечные струи.
Только солнце не выглянет ни на миг.
Не случилось оставить местность сырую,
Не пришлось тосковать о себе самих.

И догадка мелькнёт, что эта промозглость
Есть одна из причин изменений тел:
Кто себя ощущал сонливым, громоздким —
Тот становится странным, насквозь «не тем».

На каком берегу бы мы ни лежали —
Так похожи на чудищ из старых книг:
У меня под одеждой выросли жабры,
У тебя, полагаю, растёт плавник.

Мы тихонько сползаем к кромке безвестной,
Всё ловчей и свободней за разом раз.
Это место такое, гиблое место,
Все здесь сгинут, как водится. Кроме нас.

***
Женщины раньше как будто иначе жили:
ложки-кастрюли отскабливали от жира,
в церковь ходили, носили большие шали
да одного за другим только так рожали.

Что изменилось? О, якобы всё. Однако
страшно бывает порой показаться наглой,
стыдно признаться — скучаешь по прежней скуке.
Не отпускают ни киндер, ни кирхе с кюхе.

Вроде бы ты обрела, наконец, значенье.
Только решишь, что сама, например, — кочевник,
да кто угодно, хоть ты фарисей, хоть мытарь, —
хватишься, Господи, ложка-то не домыта.

***
Здесь никакой особой тайны нет —
мы чуем сами,
что зверь морской на жуткой глубине
зачем-то замер.

И воздух у воды сгустился так —
не продышаться.
И исчезают, будто навсегда,
и стыд, и жалость.

Торжественность — теперь уже она
слышна, как в оде.
Зачем мы здесь? Чтоб, наконец, понять
глубоководье.

Чтоб не читалась связь стихий и сфер
как чертовщина.
Чтоб вынырнул тот самый страшный зверь —
и утащил нас.

***
Залив от ветра сделался рябым.
Промёрзший берег, домик обветшалый.
Но тот, кто здесь, — тот хочет дальше быть,
Желает длиться и — не завершаться.

Да что угодно, хоть бы даже шторм
(Как выражение небесной мести).
Пусть отомстят, накажут — ну и что.
Вот раньше мир ты понимал как место,

Где сам ты — заурядный хорошист,
Где радостью существованье скудно.
Но подле смерти жизнь — такая жизнь,
Что только бы ещё. Одну. Секунду.

***
Сам с собою всё споришь непримиримо —
не своими словами.
Ко всему существует, однако, рифма —
например, смысловая.

А решишься хоть раз промолчать — опешишь:
речь пуста, повторима.
Но любой, кто проспорил сейчас себе же, —
чья-то рифма.

© Aldebaran 2023.
© Кира Османова.