Евангелие в двух действиях

Действующие лица:

Понтий Пилат прокуратор иудеи

Клавдия прокула его жена

Фабиан ее брат

Вавила философ, бывший воспитатель Пилата

Иисус из назарета Мессия

Каиафа Первосвященник

Калигула Римский император

И другие…

ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

 

 

Сцена первая

 

Иерусалим, 33 г. н.э.
 
Зал во дворце крепости Антония. В мраморном зале расположен триклиний (П-образный стол и ложа по трем его сторонам). Стол усеян разными блюдами: устрицы, рыба, жаркое из кабана и зайца, оленина, фрукты и вино, вино, вино. Все угощения располагаются исключительно на серебряной посуде. На центральной ложе расположились Пилат и его жена Клавдия, торговец Флавий и банкир Юстиниан с женами. На ложе слева и справа Фабиан с двумя наложницами, историк Аксиос с женой, поэт Луций с наложницей и судовладелец Никомах с наложницей.
 
В центр стола на пол гости выбрасывают огрызки, кости и пустые кубки, откуда их собирают слуги, они также периодически омывают мокрой губкой ноги и открытые части тел гостей. Позади столов, на возвышениях, танцуют полуголые юноши и девушки.
 
 
Пилат. Друзья! Должен признаться, я ненавижу Иерусалим. Но есть кое-что, что я ненавижу больше. Это Иерусалим во время Пасхи. Этот праздник приводит мои нервы в полное расстройство, а моих людей держит в постоянной тревоге. Вот уже 7 дней, как я покинул дворец в Кесарии и прибыл в Иерусалим, чтобы следить за порядком. В этом году я удвоил количество стражи, постоянно посылаю патрули, отправляю соглядатаев на разведку, выжимаю всех стукачей, словом, глаз не смыкаю.

Город разбух, со всей Палестины сюда стекаются люди, чтобы вознести молитвы своему единственному Богу. Вы не поверите, но приходится на время арестовывать даже проституток, поскольку из-за них давящие в себе страсть и желания фанатики могут устроить резню.

Но праздники скоро закончатся, а в этом году я смог свести количество грабежей, убийств и прочих преступлений к минимуму, и за это, друзья мои, вы и этот пир моя награда! Я хочу осушить этот кубок за мою супругу, которая собрала вас здесь и устроила этот триумф в мою честь. Она одна знает, как снять с меня палестинское напряжение и хотя бы мыслями вернуть меня в Рим. За тебя, любовь моя!

Все пьют.
 
Аксиус. Я гулял по городу и могу сказать, что он абсолютно безопасен. Ты прекрасно с этим справляешься, истинный Римский полководец! Veni Vidi Vici! За тебя, друг мой!

Пьют.
 
Луций. Но сколько же все-таки здесь жертвоприношений! Какой же у них ненасытный Бог. Иерусалим это громадная ярмарка скота. Тысячи животных ревут сначала в предсмертном страхе, а затем в смертной агонии.

Флавий. Ты прав, Луций. Я даже начинаю подумывать о том, что все религии в Риме, Афинах, Карфагене или здесь, в Иерусалиме, выдумали мясники. Жертвоприношения! Повсюду Жертвоприношения! Кому это выгодно? Мясникам. Кому разрешено работать в священные дни? Мясникам! Вся религия это лишь заговор мясников.

Юстиций. Они слишком глупы, чтобы выдумать Богов, но, несомненно, были создателями ритуалов.

Смеются.
 
Аксиус. А каких животных убивают евреи на Пасху?

Пилат. Ягнят.

Фабиан. Нет, ягнят им мало. В этом году им потребовался человек. Сегодня утром они поймали какого-то Галилейца за проповеди и хорошенько побили палками.

Аксиус. А-а-а, это того, который вошел в город верхом на осленке?! Забавный народ, сначала они устилают ему дорогу цветами и дорогими тканями, а затем устраивают публичную порку. Интересно, что с ним будет дальше.

Пилат. Ничего, побьют и бросят в клоаку, он придет в себя и абсолютно неверующий пойдет домой. Здесь это нормально, здешние первосвященники настолько боятся потерять свою власть, что бичуют каждого сумасшедшего, осмелившегося заговорить о Боге.

Никомах. Все это ужасно наводит тоску. Луций, пожалуйста, прочти нам что-нибудь.

Юстиниан. Правда, Луций! Мы просим тебя. Римский поэт Гай Валерий Луций!

Луций. Вар наш Квинтелий к Германцам гулял,
В лес Тефтобургский случайно попал.
Только прогулка не стоила свеч,
Вставили в жопу пилум и меч.

Все смеются.
 
Претор Винирий онагры нашел,
На Спартака он с ними пошел.
А результат сей битвы таков:
Много онагров теперь у рабов.

Все смеются.
 
Красс наш Лециний пошел на Парфян,
В битве при Каррах был очень пьян.
И не веселые вышли дела,
В черепе пилум, а в жопе стрела!

Все смеются.
 
Фабиан. За тебя, мой драгоценный друг. За твой острый ум и такой же острый язык!

Пьют.
 
Клавдия. Фабиан, брат мой, а что тебя привело в Иерусалим?

Фабиан не ответил, а лишь послал ей воздушный поцелуй.
 
Может быть, сердечные дела?

Фабиан. Ты же прекрасно знаешь, дорогая моя Клавдия, что я лишен сердца, вернее, оно располагается у меня ниже пояса. В любом случае, вы мне не поверите.

Клавдия. Мы расположены верить всему, особенно невероятному.

Фабиан. Это вам покажется глупостью… ну, ладно, будь по-вашему. Я приехал сюда из-за…

Раздался какой-то шум, и трое слуг влетели в зал, словно их силой втолкнули внутрь. Позади них появился абсолютно голый, огромный, словно мускулистая скала, мужчина, воцарилась тишина.
 
Вавила. Раб, которого ты продал мне, умер!

Пилат. Клянусь богами, пока он был у меня, он никогда так не делал.

Оба смеются, Пилат встает и обнимает Вавилу.
 
Вавила, дорогой, ты в Иерусалиме, какая неожиданность, я рад тебя видеть.

Вавила. Пора воспитывать своих слуг, Пилат. Научи этих червей узнавать мужчину по его мужскому достоинству. (Слугам). Исчезните, мокрицы.

Пилат. Ты почему в таком виде?

Вавила. Я полностью свободный человек и люблю дышать всеми отверстиями своего тела!

Пилат. Это философ Вавила, ученик самого Диогена! Мой отец доверил ему мое воспитание, хотя вскоре выгнал его.

Вавила. Я больше всего горжусь тем, что все родители, бравшие меня на службу, выгоняли меня. Это свидетельствует о том, что я преуспевал в воспитании детей, превращал их в свободных людей.

Пилат. Ты голоден?

Вавила. Думаешь, я бы заявился сюда, не будь я голоден?

Аксиус (бросает к ногам Вавилы чашу с костями). Говорят, философы считают собак идеальными существами. Вполне хватит костей, чтобы насытить его.

В воздухе повисло напряжение.
 
Вавила (угрожающе медленно подошел к историку). Ты прав.

Присел на корточки, обнюхал кости, повилял задом, потом выпрямился, взял в руки свой член и начал с головы до ног поливать Аксиуса мочой.
 
Ты обошелся со мной, как с собакой –– я повел себя, как собака.
 
Зал залился хохотом, Вавила улегся на ложе, и, рыгая, начал трапезу. Аксиус, потерявший дар речи, выбежал из зала, следом за ним бросилась его жена.
 
Пилат. Какой волей ты в Иерусалиме?

Вавила. Этот глупец, Сульпеций, выгнал меня из Александрии, как прокаженного.

Я был гостем на пиру у него во дворце и долгое время терпел его отвратительную игру во властителя. Он разыгрывал великого свободолюбца, хвастал своим богатством, а сам при этом красил свое отвисшее лицо, как последняя блудница. Губы его были накрашены в фиолетовый цвет, а потому выглядели как зубастый геморрой. Я сдерживал рвоту, глядя на его морду, и от позывов плюнул на пол. Мерзавец воскликнул: «Не плюй на пол, он чистый», и тут терпение мое, наконец, лопнуло, я плюнул ему в лицо и сказал: простите, но это единственное грязное место.

Все смеются.
 
Пилат. Ты легко отделался, любого другого он казнил бы на месте.

Вавила. Никто не отважится убить меня! Как можно убить собственную совесть!? Но хватит обо мне, почему я не вижу маленького префекта? Пилат, так где твои дети, они в Риме?

Неловкое молчание.

Клавдия. Церера не благословила нас. Сколько бы мы ни молили, она не дает нам детей. (Неловкое молчание). Мой дорогой брат Фабиан хотел рассказать, что его привело в наши края.

Фабиан. Ну что ж… правда такова: я прибыл из Египта и сегодня путешествую по Иудее, а вскоре отправлюсь в Вавилон только по воле оракулов.

Клавдия. Оракулов?

Фабиан. Да. Мне всегда были интересны прорицатели, пифии, предсказатели, маги, словом, я интересуюсь будущим.

Вавила. Идиотская мысль. Вместо того чтобы волноваться о том, что будет завтра, людям было бы полезнее спросить себя, чем они займутся сегодня.

Фабиан. Я опросил самых разных прорицателей и, к моему величайшему удивлению, их предсказания совпали. Мир движется к новой Эре! В данный момент одна эпоха сменяет другую. Все астрологи подтверждают это, будь они александрийцами, галлами или римлянами.

Пилат. Объясни поточнее.

Фабиан. Появится новый царь! Молодой человек, грядущий властитель мира, и царство его распространится на всю землю.

Никомах. И где он явится своим подданным?

Фабиан. Здесь! Все предсказания совпадают. Этот человек появится в Азии. Одни оракулы называют Палестину, другие Асирию.

Пилат. Есть лишь одна империя. Римская. Есть лишь один Царь Тиберий, Тиберий властвует над всеми!

Фабиан. Ты хорошо знаешь Тиберия, Пилат, и, несомненно, предан ему, но скажи честно, смог бы он завоевать весь мир?

Пилат. Нет.

Фабиан. Тогда скажи мне, мой дорогой друг, приходилось ли тебе встречать такого человека?

Пилат. Иудея — не лучшее место для поиска властителя мира. Евреи считают, что они избраны Богом, их не интересует мировое господство, они презирают остальных и думают только о себе. Евреи один из редких народов, кто не стремится к завоеваниям. Здесь таких ты не найдешь, и к тому же, боюсь, что разочарую тебя, если передо мной предстанет новый Александр. Я буду биться с ним, я защищаю Рим.

Фабиан. Рим не вечен.

Пилат. Как ты смеешь так говорить, Фабиан?! Ты в самом деле ведешь себя, как избалованный ребенок.

Фабиан. Все, что я делал в жизни, было бессмысленно. Я пил, наслаждался женщинами и мужчинами, разбрасывался динариями, словом, впустую тратил свою жизнь, а теперь я ощущаю невероятную усталость. Мне кажется, что моя жизнь обретет смысл, если я встречусь с этим человеком. (Пауза). Кажется, мой рассказ разволновал тебя, Клавдия.

Клавдия. Больше, чем ты думаешь, Фабиан, больше, чем ты думаешь…

Входит центурион Кассий Лонгин.

Кассий. Прокуратор, на улице толпа. Первосвященники привели какого-то преступника, они требуют суда.

Пилат. Подайте гостям десерт и разлейте вина.

Клавдия, прошу, проследи, чтобы гости были сыты.
Принесите мне доспехи.

Слуги сменили легкую тогу Пилата на губернаторский доспех, и он вместе с центурионом вышел из зала.
 
 

Сцена вторая

 
Внутренний двор крепости Антония заполнен гудящей толпой, в центре которой три первосвященника во главе с Каиафой. Стража Каиафы держит избитого, связанного по рукам человека.
 
 
Пилат. Вы всегда наказываете заключенных еще до суда?

Каиафа. Прокуратор…

Пилат. В чем вы обвиняете этого человека?

Каиафа. Если бы он не был преступником, мы бы не привели его к вам.

Пилат. Я спрашивал не об этом. Почему вы не судите его по своим законам?

Каиафа. Префект, ты знаешь, нам не позволено никого предавать смерти.

Пилат. Смерти? Что сделал этот человек, чтобы заслужить такой приговор?

Каиафа. Он нарушил субботу прокуратор!

Пилат. Продолжай.

Каиафа. Он соблазнял речами толпу, проповедовал ложные богомерзкие учения.

Пилат. Разве не этого человека вы встречали с почестями в Иерусалиме всего пять дней тому назад? А теперь вы хотите его смерти?! Кто объяснит мне это безумие?

Первый первосвященник. Ваше превосходительство, первосвященник не назвал вам его главного преступления.

Второй первосвященник. Он возглавил огромную опасную секту. Они называют его сыном Давида.

Первый первосвященник. Он считает себя Мессией! Царем, обещанным иудеям!

Каиафа. Он запретил своим последователям платить подати императору, прокуратор.

Пилат махнул рукой, подзывая избитого к себе.

Кассий. Приведите его сюда.

Пилат, Кассий и избитый удалились вглубь крепости Антония.
 
 

Сцена третья

 
Пилат, Клавдия, Кассий и избитый.

Пилат. Ты царь иудейский?
 
Избитый. Добрый человек, ты ли спрашиваешь….

Пилат. Добрый человек? Это ты меня называешь добрым человеком?

Кассий, преступник называет меня добрым человеком, выведи его на минутку и научи, как надо со мной разговаривать, но не калечь.

Кассий выводит избитого.

Клавдия. Муж мой. Я прошу тебя, не приговаривай этого Галилейца. Я уже видела его, он является ко мне во снах с тех пор, как прибыл в Иерусалим. Я думаю, именно о нем и пророчат оракулы, ты же слышал Фабиана, он говорил о нем. Пилат, этот человек святой, не казни его, этим ты только навлечешь на себя беду.

Пилат. Хочешь знать, что для меня настоящая беда, Клавдия?! Эта проклятая земля! Эта вонючая дыра и поганый грязный сброд.

Входят избитый и Кассий.

Пилат. Они хотят твоей смерти. Почему? Что ты сделал? Ты царь?

Избитый. Царство мое не от мира сего. Если бы это было так, неужели ты думаешь, что мои ученики выдали бы меня.

Пилат. Ты царь?

Избитый. Для этого я был рожден, чтобы принести в мир истину. Все, кто слышат истину, слышат мой голос.

Пилат. Истину? А в чем истина?

Избитый. А истина, прежде всего в том, что ты ненавидишь свою работу, ты солдат, а не политик, твое место в легионе среди триариев. Ты не можешь даже думать о чем-либо и мечтаешь только о том, чтобы положить голову жене на колени. Единственной, по-видимому, женщине во всем мире, которой ты доверяешь и к которой всецело привязан.

Ты производишь впечатление очень умного человека, но мне кажется, ты очень замкнут и окончательно потерял веру в людей. Тебя тошнит от этих земель, а кроме ненависти к этим людям ты больше ничего не испытываешь. Твоя жизнь скудна, прокуратор.

Повисает тяжелая бесконечная пауза.

Пилат. Развяжи ему руки и оставь нас.

Кассий развязывает веревки на руках избитого и уходит из зала.

Пилат. Как тебя зовут?

Избитый. Иисус из Назарета.

Пилат. Ты прав, Иисус. Я ненавижу Иерусалим. Здешний воздух есть сводящая с ума отрава. Все искажено в этом бесконечном лабиринте улиц, проложенных не для того, чтобы идти в нужном направлении, а для того, чтобы человек потерялся в них. По дорогам здесь не двигаешься, а постоянно с кем-то сталкиваешься. Сюда стекаются с востока разноязыкие племена и люди говорят только чтобы не слышать друг друга. Здесь не соблюдают римский порядок, потому что его ненавидят. Город задыхается от лицемерия и подавленных страстей. Солнце Иерусалима создает тени, в которых плетутся заговоры, коридоры, по которым разбегаются воры, возводят храмы, куда римлянин не имеет право ступить. Я проклинаю тот день, когда согласился стать прокуратором Иудеи. Я ненавижу Иерусалим! Каждый раз, посещая этот город, я мечтаю поскорее вернуться в Кесарию, в которой я так хорошо себя чувствую, ведь это современный Римский город, разделенный на квадраты, приятно пахнущий кожей и казармой. Там иногда мне удается забыть о волнениях, хватающих меня за глотку в Палестине.

Иисус. Я советовал бы тебе, прокуратор, оставить на время крепость и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, хотя бы в садах на Елеонской горе или по виноградникам Иосифа Аримафейского. Гроза начнется позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу.

Пилат. К делу это прямого отношения не имеет. Правда, что ты сказал своим последователям не платить подати императору?

Иисус. Нет, прокуратор. Ничего подобного я не говорил.

Пилат. Тогда ответь лично мне. Можно платить кесарю подати?

Иисус. Покажи монету, которой платится подать.

Пилат. Кассий (Входит центурион), покажи динарий этому галилейцу.

Иисус. Чье это изображение и надпись?

Пилат. Цезаря.

Иисус. Отдавайте же кесарю кесарево, а Богу — Богово.
 
Пилат ухмыльнулся, затем посмотрел на жену, давая понять, что не осудит галилейца.
 

 

Сцена четвертая

 
Пилат, Иисус, Кассий и Каиафа.
 
Пилат. Я допросил этого человека и не счел его виновным.

Толпа начинает шуметь и освистывать решение Пилата.

Пилат. Этот человек галилеец, так?

Каиафа. Так.

Пилат. Тогда он подданный царя Ирода, пусть Ирод его и судит.

Каиафа. Прокуратор!

Толпа возмущена решением Пилата.

Пилат. Ведите его к Ироду.

 
Пилат и Клавдия.

Клавдия. Что там произошло?

Пилат. Это какое-то безумие, эти люди звери, они ненавидят его лишь за проповеди. Отдай им его, и они растерзают его, как стая голодных волков.

Клавдия. Что же ты сделал?

Пилат. Я отдал его на суд Ироду.

Клавдия. Ирод жесток и сумасброден, он казнит его.

Пилат. Он не посмеет. Он жесток, также как и труслив. Он до беспамятства боится всех этих проповедников и пророков. Вспомни, что с ним произошло, когда Иродиада принесла ему голову Иоана Крестителя на серебряном блюде. Ирод отпустит его, а если преступник помилован иудейским судом и судом Римским, значит, нет поводов для междоусобиц.

Клавдия. А если и это их не устроит?

Пилат. Посмотрим.

Наконец, опускает голову на колени жены.

С тех пор, как Рим установил здесь свой порядок, ввел войска и поставил свою администрацию, оставив местным свободу вероисповедания, религия стала проявлением бунтарства, священным убежищем, где зреет сопротивление Цезарю.

Я подозреваю, что многие называют себя евреями, чтобы воскликнуть: «Я против Рима!». Фарисеи и саддукеи поклоняются своему единому Богу только ради того, чтобы крепче противостоять нашим Богам. Все они опасные фанатики, презирающие нас. Не уважающие ни один закон, даже собственный. Они могли бы, не будь я на стороже, поколебать нашу власть и даже уничтожить собственную страну.
Как я устал от всего этого безумия. Как мне удержать всех этих варваров и сохранить для Рима мир?!

Клавдия. Император Тиберий не зря отвел эти земли тебе, он знал, что бы ни случилось, ты будешь верен ему и до конца будешь биться во славу Рима.

Пилат. Клавдия, жена моя! Моя любовь! Ты сумела перенести всю утонченность Рима в самое сердце Палестины. Только с тобой здесь воссоздаются насыщенные радостью ночи под звездным небом у Тибра. Благодаря тебе я становлюсь свободнее, ты вырываешь меня из грязной колеи поганой Иудеи.

Пауза.

Что есть истина, Клавдия? Ты узнаешь ее, когда слышишь?

Клавдия. Да. А ты нет?

Пилат. Но как? Объясни мне, как?

Клавдия. Если не хочешь слышать истину, никто не поможет.

Пилат. Истина.

Со двора доносятся звуки приближающейся бушующей толпы.

Клавдия. Не вышло.

Пилат. Назвать тебе мою истину? Десять лет я подавляю бунты в этой гнилой дыре. Если я не осужу этого человека, Каиафа поднимет новый бунт и уже завтра Иерусалим утонет в крови, Клавдия. Вот тебе и вся истина.

Кассий (заходит). Ирод отказался судить Галилейца. Они снова ведут его сюда, нам понадобится подкрепление.

Пилат. Только новых волнений мне не хватало.

Кассий. Они уже начались.

Пилат и Кассий устремляются во двор.

Клавдия. Ты должен спасти его.

Сцена пятая

Пилат, Кассий, Иисус, Каиафа, Варавва и толпа.

Пилат. Царь Ирод считает этого человека невиновным, я тоже.

Толпа беснуется, Кассий подает сигнал солдатам приготовиться.

Каиафа. Тихо! Где ваше почтение к Римскому прокуратуру?!
 
Толпа смеется.

Пилат. По вашей традиции, по случаю праздника Пасхи, я отпущу на волю одного узника, приговоренного к смерти. Сейчас у нас под стражей убийца Варавва.

Стражники тут же приводят грязного, закованного в цепи страшного человека.

Пилат. Кого из них помиловать? Убийцу Варавву или Иисуса, именуемого Мессией?

Каиафа. Он не Мессия! Он самозванец, богохульник. Помилуй Варавву!

Толпа. Варавву! Помилуй Варавву! Варавву!

Пилат. Еще раз спрашиваю, кого помиловать?

Толпа. Отпусти Варавву! Варавву!

Пилат. Отпустите его.
 
Стража снимает кандалы с Вараввы.
 
А что мне делать с Иисусом из Назарета?

Каиафа. Распни его!

Толпа. Распни! Распни!

Пилат. Нет! Я прикажу высечь его, но затем отпущу.

Толпа возмущенно гудит.

Пилат. Кассий, проследи, чтобы наказание было суровым, но не забивайте его до смерти.

Кассий подхватил под руку Иисуса и повел куда-то вдоль двора, толпа и первосвященники ринулись за ними.
 
 

Сцена шестая

Пилат и Клавдия.

Пилат. Я отказался казнить Иисуса, но велел наказать его.

Клавдия. Как отреагировали люди?

Пилат. Это не люди, Клавдия! Это скот, дикие звери! Они жаждут его смерти. Слава богам, Кассий умеет насытить толпу.

Клавдия. Этот человек –– святой, Пилат. Я знаю, ты считаешь его обычным фанатиком, коих здесь за десять лет ты видел бесчисленное множество. Вспомни любого, все они были схожи друг с другом, все как один плебеи, мнящие себя жрецами, философами и политиками. Но жрецы пичкали нас догмами, философы холодной логикой, а политики чистой риторикой. Иисус же не навязывает, не разглагольствует, не убеждает, не приказывает и не заставляет. Он лишь призывает ощущать себя свободными людьми, он говорит, что свобода есть дверь в новую жизнь.

Пилат. Какая удивительная кротость. Жена моя, каждый год на праздник Метроналии я воздаю дань Юноне и Весте за тот день, когда они свели нас. Не один политик или философ в Риме никогда не производил на меня такого впечатления ума, как моя супруга. Моя Елена Троянская.

Клавдия. Я лишь делаю то, что должна делать настоящая римлянка, остаюсь верной женой своему мужу. Но сегодня я поступаю с тобой не как жена прокуратора, я прошу о том, о чем не должна просить. Я не понимаю, откуда во мне это бунтарство, но что-то внутри меня говорит, что я должна поступить именно так. Пилат, муж мой. Спаси этого человека.

Пилат. Я понимаю тебя, Клавдия, но я обречен идти на уступки, чтобы сохранить мир. Я безвозвратно устал. Мне тяжело быть начальником, отдавать приказы и в тщетной тоске ждать их беспрекословного выполнения. Я бы предпочел занять место одного из моих солдат в когорте и гнать дубиной по улицам бунтующих зелотов, чем решать проблемы иудеев.

Клавдия, я и сам проникся чистым умом и речами Назарянина. Он один стоит тысячи этих тупых первосвященников, и, как римлянину, мне его искренне жаль, но как прокуратор я должен делать должное.

Сцена седьмая

Пилат, Кассий, Иисус, Каиафа и толпа.

Пилат выходит к толпе, Кассий демонстрирует ему изувеченного, окровавленного Иисуса с терновым венцом на голове. Шокированный увиденным, Пилат дает понять Кассию, что тот явно переусердствовал.

Кассий. Как бы мы ни старались, он не произнес ни звука.

Пилат (толпе). Вот этот человек.

Каиафа. Распни его!

Толпа. Распни!

Пилат. Вам этого мало? Посмотрите на него!

Каиафа и толпа. Распни его!

Пилат. Распять вашего царя?

Каиафа. Нет у нас царя кроме Цезаря!

Пилат (Иисусу). Что ты молчишь? Я имею власть распять тебя или отпустить.

Иисус. Истинно тебе говорю, нет у тебя надо мной никакой власти кроме той, что дана тебе свыше.

Каиафа. Прокуратор, если ты его отпустишь, ты враг Цезарю! Ты должен распять его!

Пилат посмотрел на балкон, откуда за происходящим наблюдала его жена. Клавдия, кивнув, дала понять Пилату, что он должен поступить не как человек, но как прокуратор. Пилат шепнул что-то кому-то из стражи, и ему принесли белое полотенце и медный таз, наполненный водой. Пилат умыл и вытер руки, демонстрируя их толпе.

Пилат. Это вы хотите распять его, а не я. (Кассию). Делай, как они хотят. Они считают, что могут указывать Риму, я плюю им в лицо. Прибейте на кресте надпись с его именем и эпитафию: «Царь иудейский».

Пилат вбежал в свои покои, Клавдии не было. Он со звериным воплем принялся громить все, что находилось на глазах, затем упал на пол и зарыдал, как дитя, отнятое у матери.
 
Успокоившись и поднявшись с пола, он уселся на кровать, длительное время взирая в пол притупленным взглядом. За окнами поднялся ветер, начался ливень и ударила молния. Полы под ногами Пилата задрожали с такой силой, что он едва мог удержать равновесие.

Пилат. Я убил невинного.

Раб. К вам старейшина Синедриона, Иосиф Аримафейский.

Пилат. Пусти его.

В покои ввалился убитый горем Иосиф и бросился в ноги Пилату.

Иосиф. Молю тебя, палестинский префект, прокуратор всей Иудеи, мой господин, молю, молю, позволь, позволь мне…

Пилат. Успокойся, Иосиф! Что ты хочешь от меня?

Иосиф. Прокуратор, мой господин! Прошу, позволь мне снять с креста тело Иисуса для его погребения.

Пилат. Ты просишь меня об этом? Старейшина! В своем ли ты уме, Иосиф?
Синедрион взывал о смерти Назарянина! И ты там был среди первосвященников, я видел!

Иосиф. Я был учеником Иисуса, но был им тайно, чтобы избежать вражды с первосвященниками. Я любил его, Пилат!

Тяжелая и долгая пауза.

Пилат. Ты был там?

Иосиф. Был. И видел все своими глазами, и слышал все своими ушами, и умер вместе с ним.

Пилат налил бокал вина из графина и протянул Иосифу.

Пилат. Расскажи мне. Я хочу знать все.

Иосиф. Измученный Иисус из последних сил нес свой крест. Сквозь одежды его сочилась кровь и устилала его следы. Когда силы окончательно покинули его и он рухнул на землю, какой-то Киринянин по имени Симон помог Иисусу подняться и нести его крест.

Пилат (едва сдерживая слезы). Скажи, он взывал о помощи? Корчился от боли? Просил милости?

Иосиф. Нет, Пилат. Он молчал. И даже когда гвозди пронзали его плоть, он не произнес ни звука.

Пилат. А что народ?

Иосиф. Они насмехались над ним.
Каиафа кричал ему: «Если ты сын Божий, спаси себя! Докажи, что ты тот, за кого себя выдаешь, сойди с креста». Толпа потешалась.
На мгновенье воцарилась тишина, и Иисус заговорил.

Пилат. Что же? Что он сказал?

Иосиф. Он молился.

Пилат. Молился о своем прощении?

Иосиф. Нет, Пилат. Он молился за нас. Он сказал: «Отец, прости их, ибо не ведают, что творят».

Пилат. Продолжай.

Иосиф. Разбойник Дисмас, распятый по правую руку от Иисуса, взмолился. Он кричал: «Мы осуждены справедливо, а он ничего не сделал». (Иосиф не сдержался, и по его лицу потекли слезы). Затем он обратился к Иисусу: «Я согрешил и получаю по заслугам, ты вправе осудить меня, но я прошу тебя, Господи, вспомни меня, когда придешь в царствие свое!», и Иисус ответил: «Истинно тебе говорю, сегодня ты войдешь со мной в Рай!»

Над Голгофой сгущались тучи. Твой центурион Кассий Лонгин, увидев Марию из Назарета, мать Иисуса, проткнул пикой губку, окунул ее в воду и протянул Иисусу.

Он выпил, поднял голову к небу и произнес свои последние слова: «Отец, в твои руки отдаю я дух свой».

Раздался гром, начался ливень, задрожала земля. И всем стало ясно, что был убит сын Божий! Центурион Кассий пронзил пикой уже остановившееся сердце Иисуса. И вот я здесь взываю о твоем милосердии, прокуратор. Позволь мне забрать его тело.


Конец первого действия.
 

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

 

 

Сцена восьмая

 
 
Прошло три дня. Раннее утро, Пилат и Клавдия в обнимку наслаждаются сном, когда в опочивальню врывается центурион.
 
Кассий. Прокуратор!

Пилат (даже не думая прикрыться, соскакивает с кровати и, размахивая членом, встает перед Кассием в позе императора). Что такое?

Кассий. Тело исчезло!

Пилат. Что? Какое тело? О чем ты болтаешь, центурион?

Кассий. Из гробницы пропало тело Иисуса. (Пауза). Я уже допросил стражу, они клянутся, что ничего не видели. Пилат, эти люди мне верны, у меня нет причин не верить им.

Пилат (пытаясь прийти в себя, садится на кровать и очень долго всматривается в свой орган, лежавший чуть ли не на колене). Пусть твои люди обыщут гробницу и допросят каждого в радиусе трех тысяч шагов.

В спальню врывается Каиафа.
 
Каиафа. Иисус! Он объявился! Он объявился живой!

Пилат. Живой?

Каиафа. Живой! Клянусь тебе, Пилат, именем Божьим. Иисус восстал из мертвых. Говорят, что он воскрес.

Пилат. Говорят? Что за чушь! У меня голова идет кругом от вас двоих. Вы решили нарушить мой сон слухами?! Ну и кто их распространяет?

Каиафа. Женщина!

Пилат (смеется). Какая женщина, Каиафа?! Мы в Палестине, и кроме Клавдии Прокулы женщины здесь не имеют ни власти, ни голоса. Они нужны только ради чрева, если оно плодоносит, а чрево не имеет собственного мнения. Здесь с женщинами никто не считается, а их умственные способности ценят меньше, чем регулярность месячных. Ты лучше меня это знаешь, Первосвященник, так почему же ты наводишь смуту?

Каиафа. Никто в это не верит, но слух будоражит народ. Достаточно новых свидетельств, и поклонение возникнет само собой. Пилат, жизненно необходимо отыскать труп. Кто-то намеренно похитил его, чтобы люди поверили в воскресение.

Пилат. Что за женщина утверждает, что видела его?

Каиафа. Саломея.

Пилат. Дочь Ирода? Это проблема. (Слугам). Тогу мне! (Слуги надевают на Пилата повседневную белую тогу). Друзья, нам необходимо прогуляться. Ступайте во двор, я скоро буду.

Каиафа и Кассий выходят.

Клавдия. Мы живем в необыкновенное время. У нас удивительная привилегия быть свидетелями, когда вечное нисходит к людям. Почему к нам? Почему теперь? Моисей первым явил то, что явится пророк. Потом Давид, Иезекииль, Осия, а в основном Иеремия предсказали приход и деяния Мессии. И Иисус пришел. И только он, в отличие от других истинных пророков и лже-мессий, только он, Иисус, исполнил одно за другим все пророчества, совершил все, что было объявлено. Было предсказано, что Мессия родится в Вифлееме, и Иисус там родился. Что апогей его проповедничества придется на Иерусалим, и Иисус пришел и лишил город покоя. Когда он достиг зрелого возраста, Иоанн Креститель, последний пророк перед Мессией, узнал его среди безымянной толпы, преклонил перед ним колено и возвестил, что долгожданный Мессия пришел на землю Палестины. После этого события ускорились, а Иисус умножил предсказания пророков. «Скажите дщери Сионовой! Вот царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на молодом осле». Как предсказал Иезекииль, Иисус вошел в Иерусалим на осленке. Ты лично наблюдал это, Пилат. Люди, признав знак, стелили на его пути свои плащи, пальмовые ветки и цветы. Там, на Голгофе, по словам Захарии, должен был в конце времен явиться Бог. Разве ты не ощущал, как дрожала земля, когда умирал Иисус? Разве не слышал гром?

Он говорил; «Разрушьте храм сей, и я в три дня воздвигну его». Именно это он и сделал, но мы этого так и не поняли. Храм это его тело, а тело свое он воскресил за три дня.

Пилат. А пророчества требовали, чтобы Мессию казнили на кресте, как обычного вора?

Клавдия. Безусловно. Исаия предупреждал: «Раб мой будет благоуспешен, сказал Господь, возвысится и вознесется и возвеличится. Он истязуем был, он страдал добровольно и не открывал уст своих. Как овца, веден он был на заклание и как агнец перед стригущим его безгласно, так он не открывал уст своих. От уз и суда он был взят, но род его кто изъяснит? Ибо он отторгнут от земли живых за преступления народа моего, претерпел казнь. Ему назначили гроб со злодеями, но он погребен у богатого, потому что не сделал греха, не было лжи в устах его». Иисус принял смерть ради всех остальных. На кресте он нес не свои грехи, а грехи всего человечества.

Пилат ничего не отвечал, всматриваясь в глаза своей жены, пытаясь понять ее, затем тяжело вздохнул и отправился вслед за Каиафой и Кассием.
 
 
 

Сцена девятая

 

Дворец Ирода.
 
Пилат, Каиафа, Кассий, Саломея.

Пилат. Здравствуй, Саломея.

Саломея (говорит о себе в третьем лице). Здравствуй, прокуратор. Саломея очень рада видеть тебя. Чем Саломея может быть обязана такому визиту?

Пилат. Говорят, ты видела живого Иисуса?

Саломея. Саломея видела Иисуса.

Каиафа. Ты лжешь!

Пилат. Замолчи. (Полушепотом). Ты не можешь обвинять дочь царя во лжи.

Прошу простить эту грубость Первосвященнику, солнце напекло ему голову, он ужасно себя чувствует. Прошу, расскажи подробнее.

Саломея. Саломея возвращалась во дворец, в большой и мрачный дворец под луной. Саломея возвращалась из садов на Елеонской горе, она гуляет там каждый вечер перед сном. Под аркой стоял мужчина, и его знакомый образ остановил Саломею. «Кто ты?» –– спросила Саломея. Тогда мужчина откинул капюшон, и Саломея узнала его. Саломея упала на колени. «Саломея, встань, я выбрал тебя, чтобы ты оказалась одной из первых. Ты много грешила, но я люблю тебя и я тебя простил. Отправляйся и неси радостную весть людям, Иисус воскрес, иди». Но Саломея плакала слишком сильно, чтобы сдвинуться с места, а когда вытерла слезы, его уже не было. Но Саломея приняла радостную весть, Иисус любит Саломею! Он вернулся! Он воскрес! И Саломея будет повторять радостную весть всем людям.

Каиафа. Он мертв, Саломея! Мертв!

Саломея. Спросите Марию из Магдалы, она видела, как он вышел из гробницы.

Пилат. Благодарю тебя, Саломея, это все, что я хотел узнать, прощай.
 
Отдергивая Первосвященника, они выходят из зала.

Пилат. Она, действительно, очень хороша собой.

Каиафа. Это гораздо хуже, чем если бы она была просто красива. Не думаешь ли ты, что она действует по чьему-то научению?

Пилат. Нет, она говорила о себе как о ком-то другом, как будто ее кто-то хорошенько приложил чем-то тяжелым по голове. Мне думается, что эта девушка просто-напросто сумасшедшая. Еще одна безумица из дома Ирода.

Иди домой, Каиафа, отдохни, ты слишком возбужден. Центурион, приведи мне эту Марию из Магдалы.

Сцена десятая

 
Зал крепости Антония.
 
Пилат, Кассий, Мария Магдалина.

Пилат. О тебе ходят дурные слухи, женщина, будто бы даже первая Вавилонская блудница могла бы тебе позавидовать.

Магдалина. И эти слухи правдивы, мой господин, но все это в далеком прошлом. Иисус принял меня, полюбил и простил, и я следовала за ним повсюду.

Пилат. Ты забрала тело Иисуса из гробницы?

Магдалина. Нет, прокуратор.

Пилат (устало вздыхает). Кассий, научи эту женщину манерам.

Кассий резким движением рук срывает с Марии платье, оставляя ее абсолютно голой, достает кнут и принимается лупить Магдалину по спине. Пилат какое-то время пытается отводить глаза в сторону, но не выдерживает, вскакивает с места, отталкивает центуриона и, обнимая Марию, укрывает собственным плащом.
 
Пилат. Я не могу. Прошу! Прошу, не заставляй меня, женщина, не доводи до этого. Просто скажи правду, кто забрал тело Иисуса?

Магдалина. Гавриил.

Пилат. Кто? Кто такой Гавриил?

Магдалина. Ангел.
 
Пилат (сдерживая слезы, отталкивает Марию). Кассий!

Магдалина. Молю, господин! Я говорю правду. Спросите мать Иисуса.

Пилат (Кассию) стой! (Марии). Спросить что?

Магдалина. Ангел Гавриил уже являлся ей, он объявил ей о непорочном зачатии и рождении Иисуса.

Пауза.
 
Пилат (слугам). Отведите эту женщину к моему эскулапу, пусть обработает раны, затем накормите, умойте, оденьте и проводите домой.

Кассий. У дома Марии из Назарета стоял мой соглядатай, нам удалось поймать ученика Иисуса –– Иоанна, хотите сначала поговорить с ним?

Пилат. Веди.

Кассий машет рукой, два солдата заводят в зал Иоанна.
 
Иоанн. Подойди, Пилат, ибо ты желаешь говорить со мной.
 
Ложится, раскидывая руки в стороны.
 
Пилат. Какая странная поза для разговора.

Иоанн. Он умер в такой позе, на кресте, как преступник. Отныне я буду молиться только так, я даже ощущаю проявление стигмат на ладонях. Я хотел бы походить на него как можно больше и повторять его дела, пока буду жив.

Пилат. Что бы ни говорил Синедрион, я считал, что твой Иисус был человеком прямым, справедливым и искренним. Он не хотел никого обманывать, даже если обманывался сам.

Иоанн. Значит, и ты, Пилат, воспринял свет его слова?

Пилат. Нет. Просто я получил греческое образование и мне всегда были любопытны мудрецы.

Иоанн. Но Иисус не был мудрецом.

Пилат. Был. Но был мудрецом неловким, упрямым мудрецом, как Сократ, который умер, потому что не хотел оправдываться.

Иоанн. Иисус не был мудрецом.

Пауза.
 
Пилат. Вот, что я думаю: у тебя всегда было отдаленное сходство с Иисусом, и ты, чтобы подчеркнуть сходство, отпустил бороду. Ты прячешься под капюшоном, подражаешь его голосу и являешься людям в его образе.

Иоанн (смеется). Я отрастил бороду не для того, чтобы походить на Иисуса, а для того, чтобы обмануть бдительность Синедриона. Мне нельзя появляться в Иерусалиме, но я знал, что здесь произойдет много важных событий, вот я и изменил внешность, прокуратор. Да, я прячусь, да, я выхожу лишь по ночам, но я вовсе не выдаю себя за Иисуса.

Пилат. Зачем ты шел к его Матери?

Иоанн. Иисус очень любил мать, и я был уверен, что он придет к ней с радостной вестью, мне хотелось быть там, присутствовать при его появлении.

Умоляю тебя, прокуратор, позволь мне отправиться к Марии, я не хочу пропустить этого мгновения. Я тайно проник в Иерусалим, можешь наказать меня за это, но позже, позже. Я проведу в тюрьме столько, сколько скажешь, можешь даже распять меня, мне все равно, лишь бы видеть Иисуса.

Пилат. Ты отрицаешь, что выдавал себя за своего учителя?

Иоанн. Конечно.

Пилат. Ты недавно встречался с Саломеей, дочерью Ирода?

Иоанн. Да.

Пилат. А с Марией из Магдалы?

Иоанн. Да.

Пауза.

Пилат. Что ты думаешь об их рассказах?

Иоанн. Я завидую, Пилат. Умоляю, позволь мне дождаться Иисуса у Марии, мне не нужно видеть его собственными глазами, чтобы поверить в его воскресение, но я буду так счастлив вновь обрести учителя. Отпусти меня, обещаю сдаться тебе, как только увижу Иисуса. Отпусти меня.

 Пауза.
 
 Я люблю тебя, Пилат.

 Пауза.
 
 Я люблю тебя, Пилат.

Пилат (набрасывается на Иоанна, начинает его избивать). Замолчи, закрой свой поганый рот! Перестань говорить, как он.

Иоанн. Он учил меня этому.

Пилат (продолжая избивать Иоанна). Как ты можешь утверждать, что любишь меня? Ты мой пленник, сейчас я передам тебя Синедриону, и, может быть, ты больше никогда не увидишь света нового дня. И ты утверждаешь, что любишь меня? Любить меня? Того, кто отправил твоего учителя на пытки, того, кто приказал казнить его? Того, кто заставлял страдать невинных и беспомощных? (Начинает рыдать). Сегодня я велел своему центуриону раздеть и избить Марию из Магдалы, а сейчас самолично избиваю тебя, я чудовище, как ты можешь любить меня?!

Иоанн. На кресте он просил простить тебя.

Пилат (бьет Иоанна). Только не меня! Он не мог любить меня! Ты не можешь любить меня! Ты не можешь прощать меня!

Иоанн. Иисус любил тебя.

Пилат (отталкивает Иоанна). Безумцы! Вы! Безумцы! Вы все сумасшедшие! Каиафа был прав! Вас всех надо казнить!

Иоанн. Разве быть любимым постыдно?

Пилат. Да! И я не желаю такой любви!

Иоанн. Ты прав, Пилат. Что станет с нами, если мы все будем любить друг друга? Подумай об этом, Пилат. Чем мы станем в мире всеобъемлющей любви? Кем станет Пилат, римский прокуратор, получивший свое место благодаря завоеваниям, ненависти и презрению к другим... Кем станет Каиафа, первосвященник храма, покупающий у тебя свою должность дорогими подарками и укрепляющий власть страхом? Останутся ли евреи, греки, римляне в мире, где воцарится любовь? Останутся ли сильные, слабые, богатые, бедные, свободные и рабы?!

Пилат, ты боишься недаром. Любовь уничтожит твой мир. Ты узришь царство любви только на развалинах своего царства.

Пауза.

Кассий (входит солдат и что-то шепчет на ухо Кассию). Прокуратор, Мария из Назарета здесь.

Дева Мария (входит и видит лежащего на полу избитого Иоанна, бросается к нему). Прости его, Пилат, он не виноват. Он просто не знае....

Пилат. Молчать!

Пауза. Пилат, пряча глаза, как нашкодивший ребенок, в отчаянье ищет правильные слова.
 
Я знаю, в твоих глазах я не прокуратор, а лишь убийца твоего сына и мне самому больно смотреть в твои глаза, женщина. Прости мне его смерть, Мария, но я не мог поступить иначе.

Дева Мария. Кто любил, тот и распял.

Пилат. Что? О чем ты?

Дева Мария. Когда-нибудь ты все поймешь. (Пауза). На тебе нет греха, Пилат. (Пауза). Он жив, Пилат! Он явился мне и сказал: «Восхожу к отцу моему и отцу вашему и к Богу моему и Богу вашему». Мой сын жив, Пилат! Он жив!

Достает из складок одежды пергамент.
 
Мой добрый Пилат, я знаю, что ты веришь лишь одному человеку. Пожалуйста, прочти.

Пилат (читает письмо). Мой дорогой любимый муж. У подножья креста находилось четыре женщины, чьи лица были закрыты покрывалами: Мария из Назарета, мать Иисуса, Мария из Магдалы, бывшая блудница, Иисус ценил ее за ум и доброту, Саломея, дочь Ирода, раскаявшаяся грешница, а четвертой была твоя супруга, Пилат. Я не осмелилась признаться в этом ни тебе, ни кому-либо другому. Я укрылась за несколькими слоями школка, чтобы никто не узнал меня, и могу заверить тебя, что мы укутывали в погребальное полотно окоченевшее ледяное тело. Иисус действительно умер, а в ночь его воскресения я была у гробницы и видела, как Гавриил пришел за ним. Для своей должности ты слишком крепко спишь, любовь моя, поэтому мне не составило труда тихо уйти и так же тихо вернуться в твои объятия. Я рыдала от отчаянья, я была глупа, моя вера была скудна, но теперь свет озарил меня.

Не тревожься, но я должна идти в Назарет. Мы ждали Мессию, теперь Мессия ожидает нас. Я скоро вернусь, любовь моя! (Пауза, обращаясь к Марии и Иоанну). Ступайте.

Дева Мария и Иоанн. Спасибо добр…

Пилат. Идите же!

Кассий. Прокуратор, там… во дворе… вам лучше самому это увидеть.

Выходит во двор.
 
 

Сцена одиннадцатая

 
Внутренний двор крепости Антония.
 
Во дворе, на телеге, на горе звериных шкур восседает голый Вавила и как ни в чем не бывало надраивает свое гигантское копье.
 
Вавила (не останавливаясь). Привет, Пилат. День будет хорошим, думаю, останусь на некоторое время в Иерусалиме.

Вчера я говорил с твоей супругой, эта женщина стоит дороже всех ее драгоценностей. Очень жаль, что Боги не подарили вам сына, должно быть, ты, Пилат, в прошлом их сильно разгневал.

Говорит неторопливо, вдумчиво, серьезно, словно его рука не занимается непристойным делом.

Клавдия мне разъяснила Иудейские догматы и, честное слово, я нашел эту религию весьма любопытной и даже удивительной.

Пилат. Остановись! Я не могу воспринимать твои слова, такая независимость головы от детородных органов мне кажется абсолютно невозможной. Послушай, Вавила, это что, такие философские упражнения?

Вавила. Скорее терапевтические. Терапевтические и нравственные. Терапевтические, потому что когда тело переполнено семенной жидкостью, по совету Гиппократа, следует помочь природе рукой. Нравственные –– потому что я дорожу своей свободой думать и действовать, и не хочу быть рабом плотских желаний. Если не кормить зверя каждый день, жидкость ударит в голову, я сойду с ума и примусь делать глупости. Например, женюсь. Люди считают меня сладострастным (Ускоряя движения рукой), тогда как я презираю тело, презираю любовные игры, просто хочу… м-м-м… просто хочу-у-у… Просто хочу-у-у… м-м-м… ф-ф-ф… ф-ф-ф-х-х… А-А-А-А-А-А! Просто хочу освободиться от этой пакости. Фух.

Вытирается шкурами.

Пилат. Слава Богам, твоя гимнастика завершилась!

Вавила. Ах да! К слову о Богах, эти евреи создали религию весьма увлекательную. Они проповедуют веру в единого Бога, что мне кажется чистым воплощением разума. По этому пути размышлений шли все мудрецы от Анаксагора до Платона. Если Бог есть, то он един. Исток, очаг единения, абсолют. Не кажется ли тебе удивительным, что их мифы спонтанно излагают ту же теорию, что и крупнейшие философы Греции? Какое удивительное совпадение! Мыслители своими логическими построениями постепенно пришли к монотеизму. А евреев посетило озарение в самом начале их истории. Более того, как говорит Клавдия Прокула, исключительная женщина, Пилат, я надеюсь ты отдаешь себе в этом отчет, –– евреи утверждают, что золотой век не позади, а впереди.

Пилат. Может, хватит уже об этом?

Вавила. Нет, нет, нет, я увлекся этой религией и этим Иисусом после того, как Клавдия, превосходная женщина, ты ее недостоин, поделилась со мной своими соображениями. Ну, должен сказать, что я, в конце концов, разочарован. Мы, философы, призываем бороться со страданиями, а у меня возникло ощущение, что Иисус наоборот восхвалял страдания, видел в них величие, наделял их пользой искупления. На самом деле ему наплевать на земное счастье, он говорит о будущем счастье в безграничном царстве после смерти, это мне кажется до смешного туманным. Я все больше и больше подозреваю, что Иисус идеализировал людей. Вместо подчинения природе, как это делал наш учитель Диоген, он абсурдным упрямством проповедует подчинение духу. Он окончательно выходит за пределы нормальной философии, особенно когда говорит о любви. Удивительно. Я впервые слышу, чтобы философ превозносил любовь. Какое грубое заблуждение. На любви нельзя ничего построить. Любовь всего лишь понятие, которое устанавливается путем рассуждения или анализа. Я отказываюсь понимать то, что и Иисус строит на любви всю свою мораль. Вчера Клавдия рассказала мне об этом. Эта удивительная женщина поднялась намного выше своего аристократического статуса. Ты определенно недостоин ее. Твоя жена обладает исключительным даром для женщины: независимостью. У нее собственные вкусы, собственные мысли, собственные суждения. Она свободна в своих поступках. Пилат, она покинет тебя, если ты ее разочаруешь. Она остается с тобой, потому что любит тебя, но каждое утро проверяет, любит ли она тебя еще.

Пилат. Ты опоздал со своими суждениями, Вавила, она уже покинула меня. Она отправилась по Галилее в поисках воскресшего Иисуса.

Вавила. Тогда почему ты до сих пор стоишь здесь, смотришь, как я рукоблудствую и слушаешь всю эту чушь?

Пилат (пауза, шокированный Пилат, в оцепенении, не понимает что ответить). Потому что… Потому что… Есть город… Есть люди, есть ответственность. В конце концов, ты сам сказал, что на любви ничего нельзя построить.

Вавила. А разве ты не построил? Пилат, ты еще глупее, чем кажешься. Я так ничему тебя и не научил. Ты думаешь, что все, чего ты добился, все это благодаря твоим военным заслугам? Пилат, все это ты построил на любви к Клавдии Прокуле.

Пауза.

Пилат. Кассий! Готовь мне коня.

Начинает спешно собирать какие-то вещи в сумку, накидывает походный черный плащ с капюшоном.
 
Город остается под твоей защитой, отвечаешь головой.

 

Сцена двенадцатая

 
Прошло дней десять, может, пятнадцать. Постоялый двор где-то по дороге в Назарет. За столами паломники. Едят, пьют. В углу за столом, накинув капюшон на глаза, обедает и внимательно слушает разговоры Пилат.
 
Иоанн. Братья, помните ли вы, как учитель спас женщину, пойманную во грехе? Как он не осудил ее, а лишь сказал: «иди и впредь не греши»?
 
Паломник 1. Да, и как он говорил с мытарем Закхеем, и тот изменился. Иисус не гнушался грешниками, а звал их к покаянию.
 
Паломник 2. Помните притчу о заблудшей овце? Как пастырь оставляет 99 овец ради одной заблудшей? Так и Иисус ищет каждую заблудшую душу.
 
Паломник 3. Ну почему же тогда многие не понимают его учения? Почему Фарисеи и книжники так против него?
 
Иоанн. Потому что они думают, что праведность –– в соблюдении законов, а Иисус учит, что главное –– любовь и милосердие. Он показывает нам, что царство небесное подобно закваске, которая преображает все тесто.

Почувствуйте, братья, как глубоко проникло учение Иисуса в ваши сердца. Миссия Иисуса не просто чудотворство, а Преображение душ через любовь и прощение.
 
Пилат ощупывает пальцы ног, пересчитывает полученные на убитых дорогах Галилеи раны на стопах, с кувшином воды к нему подходит женщина и встает на колени.
 
Женщина. Позволь мне омыть твои ноги.

Поливает ноги Пилата водой и осторожно растирает. Голова ее опущена, накинут капюшон, а лицо скрыто волосами. Она протирает ноги полотенцем и надевает ему сандалии.
 
Пилат. Спасибо, рабыня.
 
Протягивает ей монету.
 
Мария Магдалина. Я не рабыня.

Пилат. Прости, что я оскорбил тебя, Мария. Я не узнал тебя.

Мария Магдалина. Ты меня не оскорбил. Если быть рабыней означает приносить добро ближнему своему, я предпочитаю быть рабыней. Иисус мыл ноги своим ученикам, можешь ли ты вообразить, римлянин, бога, так сильно любящего людей, что коленопреклоненный он омывает им ноги.

Поспеши, Пилат, твоя жена ждет тебя. Она среди тех блаженных жен, которым явился господь наш.

Пилат. Где она? По какой дороге мне надо идти?

Мария Магдалина. Не имеет значения. Ты найдешь ее, как только будешь готов. Ты прекрасно знаешь, что это путешествие мы совершаем не по земным дорогам, а в глубине наших сердец.
 
Быстро уходит, скрываясь в толпе паломников.
 

 

Сцена тринадцатая

 
Прошло еще примерно столько же дней. Привал где-то посреди Галилеи, в многотысячной толпе паломников сидит уставший Пилат.
 
Иоанн (паломникам). Однажды у Галилейского моря собралось пятнадцать тысяч человек.

И Иисус весь день учил народ и исцелял больных. К вечеру мы с братьями забеспокоились: как накормить такую огромную толпу? Тогда Петр сказал Иисусу, что у них совсем нет еды, но тут Андрей сообщил, что у одного мальчика есть пять ячменных лепешек и две рыбки.

Иисус велел людям сесть группами на траве. Затем, поблагодарив Бога за пищу, он взял лепешки, рыбу и стал раздавать их нам, ученикам, а мы –– народу. И произошло чудо: еды хватило всем, и каждый наелся досыта.

Сзади на плечо Пилата опустилась чья-то рука.
 
Фабиан. Мой славный Пилат, никогда не думал, что увижу тебя с бородой.

Пилат. Фабиан! Как я рад тебя видеть!

Фабиан. Какое разочарование! Нет, прости меня, Пилат, но я думаю, Клавдия отправила нас по ложному пути. Этот Иисус царь? Он не может держать копье, не умеет управлять армией. Вместо того чтобы воспользоваться бездонной доверчивостью народа, он унижается, стараясь опуститься ниже, чем самый бедный из бедных! А теперь объявляет о своем скором уходе! Какая непоследовательность! Какое отсутствие предусмотрительности и нежелание воспользоваться случаем! А эти фразы, эти идиотские фразы, как же? «Возлюби ближнего своего, как самого себя. Любите врагов ваших». Абсурд! Чушь несусветная! Царь становится царем, потому что у него есть враги, он их побеждает и заставляет уважать себя. Царь не любит! Нет, у этого мальчишки нет политического будущего. Я ухожу. Теперь отправляюсь на поиски в сторону Вавилона. У тамошних жителей репутация хороших воинов. Быть может, из них явится царь, объявленный астрологами. А в общем, Пилат, я рад, что ты сам прибыл на место. Я не вмешиваюсь в то, что меня не касается, но в твоих интересах сделать так, чтобы идеи этого еврея перестали распространяться. Он проповедует опасную мораль, мораль, которая может нарушить равновесие нашего мира, если разойдется в народе. Он утверждает, что все люди равны. Слышишь, Пилат? Ты понимаешь? Ни один человек не может быть лучше другого! Это означает, что он нападает на рабство! Представь себе, что его послушают и свободные люди, и освобожденные рабы, и просто рабы. Он может спровоцировать бунт, опрокинуть существующий порядок, стать удачливым Спартаком. Ибо слабость Спартака была в том, что он был рабом во главе мятежных рабов, а этот еврей обращается ко всему человечеству и утверждает, что разобьет все цепи. Опасайся, Пилат! Следи за ним! Брось его в темницу!

Пилат. Я уже распял его. Что же еще можно сделать?

Фабиан. Что ты говоришь, Пилат? Я встретил твоего распятого. Не далее как вчера. Не очень крепок, держится на ногах не очень твердо. Есть обаяние, но нет здоровья.

Пилат. Вы беседовали?

Фабиан. Конечно.

Пилат. И что?

Фабиан. Он не убедил меня.
 
Вскочил на коня, пришпорил его и поскакал.
 
Пилат. Фабиан, ты говорил с воскресшим!

Фабиан. Ну, нет, Пилат, ты не заставишь меня поверить, что слопал подобную чушь! Ты слишком долго пробыл в Палестине. Римская власть, греческая культура, еврейское безумие…

Пилат. Фабиан, а где же Клавдия?

Фабиан был уже слишком далеко, чтобы услышать этот вопрос.

Сцена четырнадцатая

 
Счет дням давно потерян. У подножья последних скал горы Фавор тянется к пику бесчисленное количество паломников, среди которых, еле перебирая ногами, плетется Пилат.
 
Иоанн (крича толпе). Он присоединился к нам в овчарне, когда мы делили хлеб и вино так, как он нас учил. Он несколько раз спросил нас, любим ли мы его.
 
Паломник 1. В его вопросе чувствовалась какая-то тоска, словно весь успех его миссии зависел от правильности нашего ответа.
 
Паломник 2. Он казался менее спокойным, чем раньше, быстро переходил от нежности к ярости, и голос у него дрожал, как у человека, отправляющегося в далекое путешествие, прощающегося с друзьями.
 
Паломник 3. Когда я успокоил его и трижды повторил ему, что мы его любим, он указал на овец, которые паслись вокруг на склоне горы. «Паси агнцев Моих. Паси овец Моих. Истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил куда хотел. А когда состаришься, то прострешь руки твои и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь».
 
Иоанн. Потом он призвал к себе троих из нас –– Симона, Андрея и меня, Иоанна, троих, кто был рядом с ним в ночь его ареста на Голгофе, когда он ждал смерти. Он хотел, чтобы те, кто видел его униженным, помогли ему зайти на гору.
Идите же, идите же скорее на вершину, он ждет вас.

Сцена пятнадцатая

 
Вершина горы Фавор. Перед толпящимися людьми на исполинском валуне возвышается Иисус. Он очень слаб, худ, костляв, из его ран зияет кровь.
 
 
Иисус. Идите и научите все народы креститься их во имя Отца и Сына и Святого Духа. Кто будет веровать и креститься, спасен будет, а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем моим будут изгонять Бесов; будут говорить новыми языками; будут брать в руки змей и, если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы.

Пилат пробивается сквозь толпу и падает без сил на колени перед Иисусом.
 
Иисус. Что привело тебя ко мне, прокуратор Иудеи?
 
Пилат (долго всматривается в глаза Иисуса, не зная, что сказать). Ты так и не ответил мне, в чем Истина?

Иисус. Ты искал меня 40 дней, чтобы задать этот вопрос? Разве это мучает тебя? Разве это не дает тебе спать по ночам? Я знаю, ты страдаешь и беспокоишься, я чувствую это, но ты должен успокоиться.

Пилат. Когда призовет Господь на свой суд праведный, он спросит меня: «почему ты убил одно из настоящих моих чудес?». Что я ему скажу? Что это моя работа? Моя работа…

Иисус. Ты скажешь Господу, что сделал доброе дело. На тебе нет греха, Пилат, грех на том, кто предал меня тебе. Кто любил, тот и распял.

Какая-то неведомая сила оттолкнула Пилата от Иисуса в толпу. Людей озарил яркий белый свет, так что, прищурившись, они еле могли разглядеть, как жизнь возвращалась на лицо умирающего человека, как силы насыщали его ноги, как кровь заполняла его вены и как одежды его обелились. Яркий свет ушел, Иисуса уже не было, и над протирающим глаза Пилатом появилась Клавдия. Она пыталась что-то сказать мужу, но он закрыл ей рот долгим и страстным поцелуем.
 
Клавдия. Ты как будто обезумел.

Целует в ответ.
 
Пилат. Больше никогда не уходи, Клавдия.

Клавдия. Я больше никогда не уйду, теперь ты обязан заботиться обо мне ежедневно, я стала хрупкой, я ношу нашего ребенка.

Пилат целует жену в губы, лоб, шею, грудь и, наконец, живот, щекой прижимается к ее еще не выпирающему животу и молча роняет на землю счастливые мужские слезы.
 
 

Темнота

 

Занавес

 

Конец

 
 
АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ФИНАЛ
 
Пилат. Больше никогда не уходи, Клавдия.

Клавдия. Я больше никогда не уйду, теперь ты обязан заботиться обо мне ежедневно. Я стала хрупкой, я ношу нашего ребенка.

Пилат целует жену в губы, лоб, шею, грудь и, наконец, живот. Щекой прижимается к ее еще не выпирающему животу и молча роняет на землю счастливые мужские слезы.
 
Пилат. Любовь моя! Мы сейчас же отплываем в Рим. Наше дитя должно родиться там.
Я хочу рассказать о нем Тиберию, я хочу рассказать обо всем, что произошло.
 
 
 

Сцена шестнадцатая

 
Рим. Палатинский холм. Дворец Тиберия.
 
Прямо во дворце расположился малый амфитеатр, в центре арены триклиний, за которым возлежит Император с бесчисленными наложниками разных полов, сортов, родов и рас. По бокам над ареной возвышаются огромные статуи Кастора и Полукса, увитые цветами. На сиденьях амфитеатра располагаются гости –– влиятельные люди Римской империи. Все: зал, арена, амфитеатр и даже колонны здесь усеяны цветами и золотом. Играет музыка, на возвышениях среди гостей танцуют полуголые юноши и девушки. Периодически гости и Император сношаются, то друг с другом, то с рабами, то с наложницами.
 
Триклиний и места для гостей ломятся от самых роскошных и экзотических блюд. Посуда и кубки исключительно золотые, местами стоят корзины с золотыми ячменными зернами. Рабы, одетые хоть и в простые, но расписанные цветами тоги, собирают объедки, омывают гостей. Император идет по кругу и одаривает гостей дорогими нарядными тогами и пурпурными повязками.
 
Калигула. Ешьте, пейте, занимайтесь любовью, друзья! Этот пир не закончится никогда! Для вас лучшие блюда, лучшие музыканты, лучшие шлюхи! За все заплачено десять миллионов сестерций! Все это для вас! Все это во имя Рима! Аве мне!
 
Все. Аве Император!

Калигула. Аве божественный император! Я Юпитер, я Дионис, я Аполлон, я Артемида, я Афродита, я ваш Бог! Аве мне!

Все. Аве божественный Император!

Калигула. Аве мне!

Все. Аве Цезарь!

Калигула. Корнелия. Моя дорогая Корнелия.

Вытягивает из зала женщину, проводя ее к своему триклинию.
 
Скажи, дорогая моя, хорошо ли вам с мужем живется, всего ли хватает, нет ли проблем?

Корнелия. Все хорошо, мой цезарь! Наши дела, как и дела Империи, идут в гору!
 
Калигула. Все хорошо, мой цезарь… Мой цезарь…(Обращаясь к ее мужу Аппию, сидящему на трибунах амфитеатра). Ваш дом превратился во дворец за последние годы, а количество рабов увеличилось втрое, я знаю, что у тебя появился собственный корабль, Аппий, что же ты молчишь?
 
Корнелия. Мой цезарь…
 
Калигула. Мой цезарь… мой цезарь… мой цезарь! Я твой бог, грязная шлюха!
 
Хватает Корнелию за волосы, грубыми движениями укладывает ее грудью и животом на стол.

Аппий. Ты трибун, избранный народом, ты должен был защищать плебеев. Но ты молчал, когда они просили о помощи, когда алчные магистраты забирали их земли, когда легионеры делили их жен, ты молчал. А что же ты получал за свое молчание: дома, золото, рабов и этот огромный корабль. Ты думал, что Рим принадлежит тебе? Ты возомнил себя императором? Тогда узри, Трибун, как падет твой Рим!

Задирает тогу Корнелии и начинает жестко ее насиловать на глазах у мужа и всех гостей.
 
Смотри, смотри, Аппий. Здесь все принадлежит мне, даже твоя шлюха-жена (Обращаясь к Корнелии). Кто я? Кто я? Кто я, шлюха?
 
Корнелия. Ты мой бог, ты мой бог!
 
Калигула (бьет ее ладонью по лицу). Я твой бог, а ты моя шлюха!
 
Корнелия (рыдая). Я твоя шлюха, а ты мой бог, я твоя шлюха, а ты наш бог! Ты наш бог, Гай Юлий Цезарь Август Германик, бог и властитель мира!
 
Калигула. Аве мне!
 
Все. Аве, божественный император!
 
Калигула (обращаясь к страже). Подать его сюда!
 
Стража хватает Аппия и тащит его к триклинию, ставят на колени перед Калигулой.
 
Калигула (заканчивает с Корнелией, вытирает рукой свой член, а руку вытирает о ее лицо. Ты жаждал золота? Я дам тебе его. Несите золото!
 
Солдат вносит тигель с раскаленным золотом и дает клещи Калигуле.
 
Откройте рот.
 
Солдаты силой открывают рот Аппию.
 
Аппий. Мой бог, я ни в чем не виноват, я все делал во имя Рима, во имя твоего величия, все, что я имею, все твое, мой император, мой бог, умоляю…
 
Калигула. Все, что ты имеешь… ты забыл, ты не имеешь ничего, но по любви я дарую тебе золото.
 
Вливает в рот Аппия раскаленное золото, в страшной агонии Аппий умирает.
 
Унесите это дерьмо отсюда. Тебе, Корнелия, я дарую жизнь, отныне ты моя вещь, моя собственность. Я буду брать тебя, когда захочу, я буду делать с тобой все, что захочу, даже если я захочу посмотреть, как тебя трахает мой конь, ты с удовольствием будешь ублажать его.

Музыку! Музыку! Пир продолжается, друзья мои!
 
В зале появляются Понтий Пилат и Клавдия Прокула с уже хорошо заметным животом.
 
Калигула. Кто ты? Что это за прелестное создание рядом с тобой?
 
Пилат. Я римский военачальник, прокуратор Иудеи, назначенный в Иерусалим императором Тиберием Юлием Цезарем Августом. А это моя супруга Клавдия. Я посылал письмо перед тем, как отплыть в Рим.
 
Калигула. Да-да, кажется, вспомнил. Тиберий не получал твоего письма, он сдох. Это письмо получил я: Гай Юлий Цезарь Август Германик. Аве мне!
 
Все. Аве, божественный император.
 
Калигула. Ты писал о каком-то еврее, который сотворил какие-то нелепые чудеса, как о боге… ты правда думаешь, что бог един, а этот Галилеянин был сыном божьим?
 
Пилат. Мой цезарь, я предан Риму как и его богам. Но этот человек…он был не от мира сего, я убедился в этом на личном опыте.
 
Клавдия. Долгие годы мы не могли иметь детей, не получали милости Цереры. Всего одно легкое прикосновение руки этого человека подарило моему мужу дитя, которое я ношу под сердцем.
 
Калигула. Что ж, прокуратор, в своем письме ты изложил все достаточно подробно, мне этого достаточно.

Наливает два кубка вина и протягивает их Клавдии и Пилату, Клавдия дает понять, что в ее положении не стоит пить.
 
Выпейте в мою честь, друзья.

Пьют.

А теперь позвольте мне рассказать вам историю.
 
Вскакивает на триклиний, рабы тут же освобождают арену от всего лишнего, остается лишь один император в своем театре.

О, римляне! Слушайте историю восхождения того, кто ныне зовется вашим императором! Вашим богом!

Помните ли вы эти дни, когда маленький мальчик играл в солдатские игры среди легионеров? Он носил солдатскую форму и крошечные сапожки, подобные тем, что носят легионеры. Солдаты потешались над ним, дали ему шутливое прозвище, которое стало его проклятием –– Калигула!

Тетрархия, разделенная между его родственниками, казалась незыблемой. Но судьба, эта капризная богиня, распорядилась иначе. Однажды отец маленького мальчика, здоровый взрослый в самом расцвете сил военачальник, при каких-то странных обстоятельствах внезапно заболевает и умирает. При таких же странных обстоятельствах семью этого мальчика обвиняют в заговоре и арестовывают. Его мать и брат умирают от голода в темнице, а самый старший брат, опора семьи, кончает жизнь самоубийством. Мальчика принимают ко двору императора, на остров Капри, где беспощадный император казнит всех своих врагов, постоянно устраивает оргии и заставляет мальчика на все это смотреть, он заставляет мальчика в этом участвовать.

Он оставляет мальчика в живых, это его главная ошибка, потому что мальчик растет рядом с политиками, лучшими умами Рима, и учится.

Смерть Тиберия стала моим звездным часом. О, как быстро меняется фортуна! Вчера ты — ­ничтожный наследник, сегодня —  повелитель мира! Я шел к власти не через битвы и завоевания, нет. Моя война была иной — война интриг и манипуляций. Я улыбался там, где хотелось рычать, я льстил тем, кого презирал, я клялся в верности тем, кого собирался свергнуть.

Помню тот миг, когда Преторианская гвардия закрыла глаза, когда я накинул подушку на лицо Тиберия, и как она провозгласила меня императором. Их крики до сих пор звучат в моих ушах: Аве, император! Они выбрали меня, слабого, юного, не подозревая, какой огонь таится внутри.

Теперь я — Калигула, божественный правитель. И пусть многие шепчут за моей спиной, пусть строят козни — я вижу их всех. Власть — это сладкая отрава, и я выпил ее до дна. Я покажу Риму, что значит истинное могущество! Отныне я —  бог среди людей. И каждый, кто посмеет усомниться в моем праве на престол, познает гнев божественного императора.

Клавдия хватается за живот и обессиленная падает на пол. Пилат склоняется над ней, придерживая ее голову.
 
Пилат. Что такое, любовь моя? Что… Что?
 
Калигула. Ты же понимаешь, прокуратор, что вся чушь, которую ты притащил в Рим, не может уйти в народ. И в своем письме ты ясно дал понять, что предан лишь одному Тиберию.
 
Пилат смотрит в уже синеющее лицо жены, чувствуя недомогание, падает рядом.
 
Пилат. Любовь моя, жизнь моя…
 
Клавдия. Муж мой, это еще не конец, сегодня мы встретимся вновь.
 
Умирает.
 
Калигула. У меня была власть отпустить тебя и есть власть убить тебя.
 
Пилат. Истинно тебе говорю, нет у тебя надо мной власти кроме той, что дана тебе свыше. (Обращаясь к небу). Отче мой, Бог мой, отдаю в руки твои я дух свой.

Раздался гром, начался ливень, задрожала земля. И всем стало ясно, что был убит…
 

Темнота

 

Занавес

 

Конец

 
10 апреля 2025 года, Екатеринбург
16 июля 2025 года, Нижний Тагил